Возмездие за безумие

– Бр-р, стоп, стоп. Тёща, давай сядем. А то у меня спросонья голова кружится.

– Пить надо меньше, – буркнула Галя.

Втроём сели вокруг пустого стола. Рома мимоходом нажал на кнопку электрочайника. Пока вода грелась, все молчали. Собирались с мыслями. Первой заговорила Юля.

– Так значит, теперь папа мне не купит квартиру? – на лице девушки повисла жалкая и глупая улыбка. – Как только до неё дошла главная мысль, высказанная матерью, мгновенно где-то в голове посыпались какие-то шарики. Юля ощутила их падение как при обрушении линии домино: падает один, толкает другой, тот тоже падает и так далее. Вот такое падающее строение теперь было в голове Юли, не позволяя сосредоточиться на чём-то другом, кроме шума от опрокинутых столбиков, шариков или чего там ещё. Галя, заметив отчуждённый, совершенно плавающий взгляд дочери, привстала со стула и приблизила к ней лицо:

– Юлечка, доченька, ты не расстраивайся. Если мы найдём деньги, то квартиру папа тебе обязательно купит. Надо только вернуть деньги домой. Как можно скорее. Поняла?

– А причём тут Юля? – Роман пожал плечами, не понимая, откуда в словах тёщи такое пристрастие.

– Это наши дела, – отмахнулась Галя, но тут же пожалела; дочь широко раскрыла глаза, полные… нет, не страха, ужаса:

– Мама, ты думаешь, что это я? – и, не дожидаясь ответа, девушка тут же обмякла. На глазах двух близких людей она осела на стул и упала бы с него, не подхвати её мать вовремя.

Дальше всё развивалось по предсказанной психиатрами схеме: малейшего дестабилизирующего фактора хватило, чтобы Юля снова впала в депрессию. К сожалению, Галя поняла это слишком поздно, иначе она ни за что не стала бы вот так в лоб упрекать дочь в воровстве. А теперь… Теперь придётся всё начинать заново: и сильнейшие антидепрессанты и морфинические препараты… Это значит, снова Галя будет прикована к постели страдающей дочери без всякого права жаловаться на создавшуюся ситуацию, ибо создала её сама.

Роман Киселёв в то утро, тридцатого ноября на работу не пошёл. Вернее, из дома, заполнившегося вмиг врачами скорой помощи, парень вышел на работу, вот только ноги понесли его не в ту сторону. Киселёв ринулся на Атаманскую, а по ней к дому номер тридцать два. Поднявшись на пятый этаж шестого подъезда дома, и вставив ключ в замок, Роман лишь в последний момент сообразил, что Сюзанна могла быть не одна, а с Кириллом. Вчера вечером они были вместе. Но отступать было поздно, и Роман открыл дверь. Он осторожно заглянул в квартиру. В ней стояла тишина, и пахло давно сожжёнными ароматическими палочками. Висячие колокольчики в проёме двери, ведущей из коридора в спальню, почти не раскачивались. Значит, хозяйки не было, ибо Сюзанна, находясь дома, непременно открывала на кухне окно, и тогда колокольчики от ветра с улицы покачивались и побрякивали: динь-дилинь, брям-брям. Киселёв вздохнул и, пройдя, закрыл за собой дверь. Тишина показалась Роману гнетущей. На кухне юноша насыпал льда в квадрат бокала из массивного стекла, сел за стол, тупо уставился на гладкие кусочки. Мысли в голове скакали, и становиться в один ряд никак не хотели. Чтобы хоть как-то придать им стройность, Роман начал выкладывать квадратики замёрзшей воды на стол, приговаривая:

– У Ухова были деньги, – один квадрат лёг на гладкую поверхность пластика, – Они у него пропали, – второй квадрат лег рядом с первым, – Когда они были, и когда пропали? – ответа не было, квадратики оба оказались сдвинутыми на бок. Юноша продолжал рассуждать, – Тёща хотела переехать с Юлей в новую квартиру, – на стол был вытащен третий квадрат, – Почему? И почему тогда Юльку подозревают? Все вопросы, которые висели в воздухе, вдруг легли тяжёлым грузом на плечи Киселёва. Роман почувствовал себя безоружным в противостоянии со многими неизвестными, а потому вывалил все льдинки из стакана, присоединил к ним те, что отстранил, накрыл всё рукой и простонал, – Господи, и когда же я начну хоть что-то в этой жизни понимать?

Лена Иванова узнала про кражу у Уховых от Полин: утром девочке позвонила мама, сообщила про пропажу денег и спросила, не заметила ли дочь вчера, как кто-то входил в комнату папы. Полин, по мнению матери вообще не особо наблюдательная, вся в отца, теперь казалась Гале последней надеждой. До этого была оповещена и опрошена Сюзанна. В голосе подруги явно сквозило сомнение. Сюзанна даже отпрянула от её резкого тона:

– Галя, ты, надеюсь, не думаешь, что это я могла взять ваши деньги?

– Думаю, Сюзик. Прости, но думаю. Это могла быть ты, Кирилл, Роман, Юля и даже Полин. И вообще это мог быть кто угодно из тех, кто были у нас вчера и знали о том, что в шкафу лежат деньги.

– Паранойю не включай! – голос Сюзанны был сухим, – И вообще, как я могла про это узнать? Или, скажем, Кирилл? – быть в столь незавидной роли подозреваемой казалось очень обидным.

– Не знаю. Знаю только одно: я про деньги ничего не знала. Значит, я в число подозреваемых не вхожу.