Возьми меня с собой

Телефон зазвонил вновь. На этот раз Лера не стала подходить, просто стояла и слушала, как надрывается он в тишине: три звонка, пять, семь. На десятом трезвон стих. И в то же мгновения Лера поняла, о чем думает вот уже пятнадцать минут.

Она думала о том, что Настина смерть наступила вовсе не «не вовремя». Вернее, не вовремя для нее, Леры, которая так и не узнала, о чем та хотела ей рассказать. Но, абсолютно своевременно для того, кто, ни в коем случае не желал, чтобы девушка совершила признание. Для того, кто вынудил ее пойти на преступление.

Максимов за полчаса до того, как Настя упала с балкона, за что-то сурово выговаривал ей, даже кричал, как рассказывала Анна со слов санитарок. До этого он наверняка слышал, как Настя звонила Лере и договаривалась с ней о встрече. Конечно, слышал, ведь телефон барахлил — и Настя вынуждена была кричать.

Максимову не составило труда догадаться, о чем хочет рассказать Лере медсестра. Возможно, пригласив ее к себе в кабинет после телефонного разговора, он стал угрожать, требуя, чтобы та молчала и не смела встречаться с Лерой. Скорее всего, Настя пообещала ему, что так и сделает.

Но Максимов не поверил ей до конца. Он прекрасно знал Настину привычку свешиваться вниз с балкона. Когда девушка вышла покурить, он неслышно подошел сзади, подтолкнул ее и…

Лера закрыла глаза ладонями. Значит, она спит с убийцей! Не с организатором преступлений, который задумывает уничтожение стариков, пользуясь медикаментозными средствами, а с настоящим убийцей, способным скинуть с балкона молодую девушку, годящуюся ему в дочери!

И он говорит ей о любви и нежности, жалуется на одиночество, гордится своим отцовством! А она, не далее, как еще сегодня утром, собиралась закрыть глаза на занятия своего любовника, благополучно жить с ним дальше, пользуясь всеми благами, которые он ей предложил!

Лера была настолько потрясена и раздавлена, что не сразу заметила стоящую на пороге кухни Машку. Видимо, ту разбудил телефон.

— Доброе утро! — улыбнулась она Лере.

— Доброе утро. Беги скорее умываться.

Лера постаралась взять себя в руки. За прошедшие три дня она не сказала ребенку и десятка слов. Бедная Машка никак не может взять в толк, отчего это мама все время молчит, хмурится или вполголоса беседует сама с собой.

Настю не вернешь, и фальшивое назначение из карты не вычеркнешь, как нельзя вычеркнуть все, что случилось за этот месяц. А так хотелось бы вычеркнуть его, вернуть то время, когда она по утрам бежала на работу, втайне мечтая об одном: скорей войти в восьмую палату, скорей увидеть Андрея, поймать его ждущий, внимательный взгляд!

Если бы только она могла поговорить с ним, сказать, что ни в чем не виновата, что сама стала жертвой изощренной и таинственной интриги, может быть, все удалось бы исправить?

Лера горько усмехнулась своей наивности. Какая теперь разница, виновата она или нет? Теперь, когда худшее, что могло быть, уже произошло, когда отчаяние и безнадежность толкнули ее в постель к врагу, к тому, кто ловко сплел вокруг нее свою паутину, кто уверенно идет по жизни, оставляя за спиной трупы.

Из-за этого чудовища у Леры теперь нет ни прошлого, ни будущего. Только настоящее, мрачное, как эта декабрьская мгла за окнами, полное страха и лжи.

Она кормила дочку завтраком и думала о том, как встретится через пару часов с Максимовым, как посмотрит ему в глаза, зная про него правду. А еще она — представляла, как потом, после работы, он снова зайдет в ординаторскую и спросит, готова ли Лера ехать с ним.

И ей придется ответить, что готова, потому что отныне у нее нет другого выхода: ей не уличить его, а стало быть, нельзя и обнаруживать, что она в курсе его деяний. Разве можно верить убийце? Может быть, Насте он тоже клялся в любви и преданности совсем незадолго до того, как столкнуть ее с пятого этажа?

Итак, она заложница Максимова. Но лучше сейчас не думать об этом. Позавтракать, выпить чаю, отвести Машку в садик, не опоздав при этом, против обыкновения. Улыбнуться ей на прощанье, пообещав забрать вовремя. А там она что-нибудь придумает.

Лера действовала строго в соответствии с разработанным планом: давясь, проглотила полтарелки гречки, выпила чаю и ровно без десяти минут восемь выпихнула Машку из дому.

Вьюга, очевидно, мела всю ночь, и кругом было белым-бело от снежных сугробов. В дальнем конце двора ожесточенно орудовал лопатой пожилой дворник, безнадежно поглядывая на снежные поля, пытаясь оценить объем работы, которую ему предстоит проделать в одиночку. Зима полностью победила распоясавшуюся было три дня назад весну, мороз пощипывал щеки, деревья стояли, склонив ветви под снежными шапками.

Кто-то из ребятни уже успел вылепить снежную бабу. Она стояла у самого подъезда, чуть кривобокая, с морковью вместо носа и глазами-угольками — точь-в-точь вчерашняя детсадовская няня. Машка с радостным визгом бросилась к ней, обняла за ледяные бока и вдруг остановилась, смолкла.

— Смотри, — она показала куда-то вдаль, в рассеивающуюся темноту. — Там папа.