Возьми меня с собой

— Вы врач? — коротко поинтересовался тот.

— Да. Терапевт. Кроме того, я ее коллега и подруга.

— Ладно, — он махнул рукой, — только вести себя тихо.

Лера влезла в салон. Наталью опутали трубками, к здоровой руке подсоединили капельницу, перевязали рану на голове. Теперь она лежала с открытыми глазами, не мигая глядя на Леру. Та ободряюще кивнула ей:

— Все будет хорошо. Тебя спасут, вот увидишь.

Наталья слабо качнула головой.

— Не валяй дурака, — строго сказала Лера.

Наталья молчала. Лере показалось, что та совсем пришла в себя, и она осмелилась наконец задать вопрос, который мучил ее все прошедшие двадцать минут:

— Как ты оказалась в его машине? Куда вы ехали?

— К тебе. — Наталья ответила сразу, точно ожидала этих Лериных слов.

— Ко мне? Зачем? Я была тебе нужна? Ты попросила его подвезти?

— Он хотел… чтобы я… — Наталья шумно выдохнула, облизнула спекшиеся губы. — Чтобы я призналась тебе…

— Призналась в чем?

— Настю… я… с балкона… — Наталья говорила из последних сил, голос ее звучал почти неслышно, то и дело, прерываясь.

«Она бредит», — поняла Лера.

— Тише, Наташенька, — попросила она. — Тише. У тебя бред. Пожалуйста, молчи.

— Нет, — чуть громче произнесла Наталья и сделала попытку шевельнуться. — Говорю тебе, это я… Она видела, как я… исправляла карту…

— Карту? Ты?!

Наталья кивнула.

Лера поглядела в ее белое лицо с заострившимися крыльями носа, с синевой у губ, и вдруг с неумолимой ясностью поняла, что Наталья не бредит, а находится в полном сознании. И еще она поняла, что Наталья умирает, сейчас умрет — и сама знает об этом.

Знает точно, наверняка.

— Я… не понимаю, — прошептала Лера. — Как? Зачем?

— Девушка, — врач бесцеремонно потряс ее за плечо, — замолчите сейчас же. Ей нельзя разговаривать.

— Брось, парень. — Наталья качнула головой. — Мне… все равно. Она… должна знать. Дай я скажу, не мешай.

Что-то было в ее лице и в голосе, отчего молодой врач сразу стих, перестал ругаться, отодвинулся в сторону.

Наталья спокойно глянула на Леру.

— Он заставил тебя? — спросила та.

— Он не заставлял. Я и так… сделала бы для него все, чего бы он ни пожелал.

— Ты… любила его? — догадалась Лера.

Наталья чуть опустила веки в знак согласия.

— Давно? — проговорила Лера и осеклась. Она наконец начала понимать.

31

Удивительный дар копировать любой почерк Наташка обнаружила у себя, когда ей исполнилось восемь. Все произошло случайно.

На одном из уроков сидевший за соседней с ней партой мальчишка строил такие уморительные рожи, что просто невозможно было удержаться от хохота. Наташка смеялась от души, пока рассерженная учительница не прервала свое объяснение и не потребовала от нарушительницы дисциплины положить на стол дневник. Не помогли ни извинения, ни обещания, что больше такого не повторится, — видимо, у учительницы в тот день было скверное настроение или просто разболелась голова.

Так или иначе, но на переменке зареванная Наташка разглядывала красующуюся на полстраницы дневника запись: «Ваша дочь своим безобразным поведением срывала урок и мешала одноклассникам. Просьба принять меры». Дальше шла размашистая подпись учительницы, под которой необходимо было расписаться Наташкиным родителям.

Это была трагедия. Наташкин отец отличался лютой строгостью, чуть что, тут же хватался за ремень, не делая скидку на то, что воспитывает не сына, а дочь. Показать ему такую запись значило стопроцентно заслужить жестокую порку, да еще и лишиться гуляний на неделю. Невольный виновник Наташкиного несчастья, тот самый пацан с явными задатками клоуна, стоял рядом, насупившись, и сочувственно смотрел на заплаканную Наташкину физиономию.

— А если вырвать этот листок, на фиг? — нерешительно предложил он.

— Ага, вырвать, — жалобно пропищала Наташка. — Я должна завтра принести дневник с подписью.

Мальчишка понимающе хмыкнул и покачал головой.

— А ты… — Он наморщил курносый нос, угрожающе свел вместе белесые брови. — А ты сама подпишись за мать. Сведи ее подпись на бумагу, а оттуда в дневник. Знаешь, как здорово можно? Через оконное стекло, я сам пробовал.

— Нет, — грустно сказала Наташка. — И так тоже не выйдет. Все равно же я дневник должна буду дома показать.

Пацан пожал плечами и, почувствовав, что исчерпал всю свою фантазию, испарился. А Наташка поплелась домой.

Она принадлежала как раз к той категории детей, про которых соседи сочувственно говорят, что они «с ключом на шее». Ключ, правда, лежал у нее в кармашке портфеля, но в остальном Наташка полностью соответствовала образу: была предоставлена самой себе до семи часов вечера каждый день.

Родители возвращались поздно, и к их приходу она должна была разогреть себе оставленный матерью обед, вымыть за собой посуду, сделать уроки и погулять. Все эти обязанности Наташка выполняла еще с первого класса, и упаси бог ей было замечтаться и не убрать за собой тарелку или случайно позабыть выучить наизусть стих.