Возможность острова

Планы посольства были выполнены в какой-то программе трехмерной графики, вероятно, в AutoCAD или в Freehand; позже я с удивлением узнал, что пророк всё сделал сам. Абсолютно невежественный почти во всех областях, он, однако, питал подлинную страсть к компьютерам, причём не только увлекался видеоиграми, но и прекрасно владел самыми продвинутыми графическими инструментами, например, в одиночку создал весь сайт секты, пользуясь Dreamweaver MX, даже написал добрую сотню страниц на HTML. Так или иначе, в плане посольства, равно как и в оформлении сайта, в полной мере проявилась его природная тяга к уродству: у Венсана, сидевшего рядом со мной, вырвался стон, словно от боли; потом он опустил голову и до конца показа — длившегося как-никак более получаса — упорно разглядывал собственные коленки. Слайды на экране сменяли друг друга, причём при переходе, как правило, картинка взрывалась, и из её кусочков складывалась новая, всё это происходило под гром вагнеровских увертюр, разодранных на семплы и превращённых в техно. Большинство залов посольства имели форму правильных многогранников, от додекаэдра до икосаэдра; сила тяжести отсутствовала — видимо, вследствие художественной условности, — и взор виртуального посетителя свободно плавал по всему пространству комнат, между которыми размещались усыпанные драгоценными камнями джакузи с тошнотворно-реалистичными порногравюрами на стенах. Огромные окна-витрины в некоторых залах выходили на тучные луга, усыпанные цветами; я было удивился, как он намерен добиться подобного результата на Лансароте при полном отсутствии здесь растительности, но, приглядевшись к гиперреалистическому рисунку цветов и отдельных травинок, в конце концов понял, что подобные мелочи его не остановят и, если понадобится, он, наверное, использует искусственные луга.

Воспоследовал финал: мы возносились в небо, откуда открывался вид на общий план посольства, шестиконечную звезду с загнутыми лучами, потом — изображение с головокружительной быстротой удалялось — на Канарские острова и, под начальные такты «Так говорил Заратустра», на весь земной шар. Затем наступила тишина, на экране мелькали неясные очертания галактик. Наконец и они исчезли, на сцену упал круг света, и в него бодро выскочил пророк, сверкая своим церемониальным облачением из белого шелка с нашивками, испускавшими бриллиантовые блики. Шквал аплодисментов прокатился по залу, все встали, хлопали и кричали «браво!». Мы с Венсаном почувствовали, что нам тоже придётся встать и хлопать. Это продолжалось по меньшей мере минут двадцать: иногда аплодисменты становились слабее и, казалось, стихали, но потом накатывала новая волна, ещё сильнее; зарождалась она чаще всего в небольшой группке, сбившейся в первых рядах вокруг Копа, и постепенно захватывала весь зал. Раз пять аплодисменты шли на спад и опять возобновлялись, покуда пророк, видимо почувствовав, что процесс может скоро сойти на нет, не раскинул руки. Сразу стало тихо. Глубоким, низким и, надо признать, довольно впечатляющим голосом (правда, акустика давала сильное эхо и фонила на басах) он затянул первые такты приветственной песни Элохим. Многие рядом со мной подхватили вполголоса: «Мы посольство воз-двиг-нем…»; голос пророка взлетел к верхним нотам: «Наш со-юз неру-шим» — вокруг пело все больше людей, — «Мы при-дём к вечной жиз-ни» — ритм замедлился, стал менее чётким, и пророк грянул торжествующе, его многократно усиленный голос отдавался в самых дальних уголках грота: «В но-вый Ие-ру-са-лим!» Все тот же миф, всё та же мечта, нисколько не ослабевшая за три тысячелетия. «И отрёт Бог всякую слезу с очей их…» Толпа взволнованно дрогнула, и все подхватили за пророком припев, состоящий всего из трех нот и одного-единственного, бесконечно повторявшегося слова: «Ээээ-лоооо-хим!… Ээээ-лоооо-хим!…» Коп пел громко, воздев руки к небесам. Неподалёку я заметил Патрика, его глаза за стёклами очков были закрыты, руки простёрты, словно в экстазе; рядом с ним извивалась Фадия, бормоча какие-то непонятные слова, в ней, вероятно, взыграли инстинкты её предков-пятидесятников.