Возможности любовного романа

Где-то во второй половине августа Нина сообщила, что приезжают ее родственники из Франции. Какая-то ее двоюродная бабушка в свое время туда эмигрировала, удачно вышла замуж, родила трех дочерей, у которых потом тоже появились дети, — в общем, неожиданно возникла целая французская ветвь, которая в то лето путешествовала по Чехии на микроавтобусе и искала свои корни. Мы сдвинули в кофейне столы, повесили на двери табличку «ЗАКРЫТОЕ МЕРОПРИЯТИЕ» и стали ждать приезда родственников. Сама двоюродная бабушка настолько утомилась по дороге к собственному прошлому, что даже не вышла из микроавтобуса. Она позволила Нине себя приобнять и тут же провалилась в сон, а все остальные тем временем гурьбой ввалились в кофейню. Нина вертелась за барной стойкой, а родственники вертели головами, следя за ней и выкрикивая что-то ни мне, ни ей не понятное, но, видимо, приятное, судя по тому, как все улыбались.

Из этой встречи мне запомнилось только одно, зато запомнилось как следует. В семейной делегации был парень лет двадцати, немного с понтами, в кислотно-зеленой футболке. Он все время отпускал разные шуточки, и когда зашла речь о том, что я еду в Братиславу, а Нина останется здесь одна, посмотрел мне в глаза и спросил: «Серьезно, тебя не будет три месяца?» А может, он сказал иначе: «Серьезно, ты оставишь ее одну на три месяца?» Нина, одетая в красное платье, в тот момент как раз звонко смеялась, и я понял: вот он-то ни за что не сделал бы подобной глупости.

Но что он знал о писательстве!

— Ты правда решил ехать? — спросила Нина, когда до моего отъезда оставалась примерно неделя.

Это был один из тех вечеров, когда мы засиживались вдвоем в кофейне после закрытия. Над головами тихо гудели винтажные лампочки, на столике перед нами стояли бокалы с вином и открытая бутылка. Посмотрев на Нину, я снова повторил то, о чем говорил ей уже несколько раз и что сама она давно знала. Что заявку на Братиславу мне подтвердили раньше, чем мы решили открыть кофейню. Что все лето я посвятил делу, меня, конечно, радовавшему, но важному в первую очередь для нее самой. Что мы заранее договорились, что кофейней будет управлять именно она. И что я, между прочим, с тех пор, как вышла «История света», не написал практически ничего и это уже начинает меня бесить.

— В конце концов, ты окрутила молодого писателя, и теперь я не могу тебя подвести, — поддразнил я ее.

— То есть не можешь постареть? — усмехнулась Нина.

— Это само собой, это было бы жестоко по отношению к тебе. Нет, я о том, что обязан писать.

— Но я же люблю тебя за то, какой ты есть, а не за то, что ты делаешь, — произнесла Нина против обыкновения патетично.

— Разве Сократ не утверждал, что человек — это то, что он делает? Или это был Сартр?

Не успев договорить, я уже понял, что опять ляпнул что-то не то. И действительно, вид у Нины был раздраженный.

— Так значит, я тебя окрутила? — помолчав, сказала она.

— А разве нет?

Нина коротко пожала плечами.

— Ладно, я же обещал, что буду раз в две недели приезжать к тебе на пару дней, — буркнул я с нескрываемой досадой.

— Главное, чтобы ты меня тут застал, — сообщила моя любимая в конце того лета.

недатированный фрагмент

[Начало отсутствует] впрочем, в эпоху позднего антропоцена мужчины и женщины стали утрачивать друг к другу интерес и «даже их гениталии реагировали друг на друга все более сдержанно», судя по словам одного из авторов той эпохи[103]и имеющимся у нас агрегированным данным. Возможно, этим объясняются [текст поврежден; отсутствует несколько слов] и новые репродуктивные стратегии, связанные с постепенным внедрением идей трансгуманизма, а также исчезновение любовных практик, поскольку любовь оказалась не только анахронизмом, но прежде всего избыточным явлением.