Возможности любовного романа o

Такую книгу или именно эту книгу? За такую книгу я взялся скорее всего потому, что раньше ничего подобного не писал. Наверное, писать нужно о том, что тебя сейчас больше всего тревожит, даже если для этого иногда приходится преодолевать границы, которые ты раньше считал непреодолимыми. А что касается именно этой книги, то я как раз и пытаюсь с ее помощью понять, зачем я, собственно, ее пишу. Да, естественно, мне не хочется, чтобы моя история навсегда ушла в прошлое. Когда выпадает шанс что-то пережить, ты потом стремишься вернуть себе это прожитое – вот тебе одна из причин. Иногда мне казалось, что я затеял в своей книге публичный судебный процесс, после которого все обретут свободу. Но в итоге мне, наверное, ближе всего самое простое объяснение: я пытался писать о том, что считаю важным, и теми словами, которые мне кажутся неплохими. Ну, и конечно, я хотел обратиться к читателю, который бросает автору вызов и одновременно дарует ему спасение.

Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что читатель дарует спасение? По-моему, ты скорее превращаешь его в заложника.

Человеку свойственно делиться своими переживаниями. Или, как выразился Владимир Микеш, “что угодно можно выдержать, если это можно рассказать”. Сама речь обладает терапевтическим эффектом. А если ко всему прочему ты угадываешь чье-то присутствие на другом конце фразы, то можешь тянуть ее, как канат, зная, что ты не один.

Ты не думал, какие у подобного типа письма могут быть этические последствия?

Ты имеешь в виду, каковы этические последствия у романа, написанного о реальных людях? Это сложный вопрос. С политической точки зрения принципиально важно разделять частную сферу и сферу публичную, право на частную жизнь есть у каждого. Государство не должно совать свой нос ни в кухню, ни в спальню, тут все ясно. Но с художественной точки зрения это разделение не имеет смысла. Искусство сокровенно, иначе это никакое не искусство. И зачастую вопрос только в том, сколько декораций ты соорудишь, сколько грима наложишь. В данном случае я выбрал то, что можно сравнить с неиллюзорным театром, причем театр, разумеется, никуда не делся.

Тогда я спрошу по-другому: а ты сам хотел бы оказаться на месте Нины?

Нет, наверное. Надеюсь, что в этой книге к себе я был намного строже, чем к ней, хотя понимаю, что именно я здесь диктую правила.

Но ты хотя бы дал ей прочитать рукопись?

Лучше я оставлю ответ на твой вопрос при себе.

Раз уж ты написал такую книгу, тебе нужно быть готовым к деликатным вопросам.

А я, как видишь, не готов. Мне кажется, все, что я хотел об этом сказать, я уже сказал своим романом. Я чувствовал, что только роман, будучи комплексным жанром, способен охватить нашу историю. Пост в Фейсбуке или интервью в газете лишены такой возможности, а значит, нет смысла добавлять в них что-то к сказанному.

Ладно, но мне правда интересно, отправил ли ты Нине свой текст перед тем, как его опубликовать?

Отправил, отправил. У нее была возможность прочитать роман, но воспользовалась ли она ею – об этом мы уже здесь не узнаем. Я только вчера отправил ей макет, а завтра он уходит в типографию. К тому же Нина со мной уже давно не разговаривает.

Ты знаешь, почему?

Ты прочитал книгу, но так этого и не понял?

Мне интересно, понял ли ты.

Давай наконец поговорим о чем-то, что имеет отношение к литературе.

Забавно: сейчас ты эти вещи разделяешь. Ну да ладно. В рецензиях, конечно же, прозвучит, что четырехсотстраничный роман, написанный о себе, попахивает нарциссизмом, а чтение такого романа сродни вуайеризму. Что ты об этом думаешь?

По-твоему, это вопрос, имеющий отношение к литературе? Автор как нарцисс, читатель как вуайерист – некоторые критики неизменно вращаются вокруг этой оси, когда обсуждают автобиографические тексты, неважно даже, какие именно. Исключение составляют разве что воспоминания людей, переживших холокост, – там это неуместно. Не знаю, я просто решил взять риск на себя. Идет девяносто пятая минута футбольного матча, ты проигрываешь, и тебе не остается ничего другого, кроме как бить по воротам даже с немного нелепых позиций. Конечно, я мог написать более традиционный роман, который, так сказать, соответствует тактической схеме, но толку-то?