Вознесение : лучшие военные романы

Пушков исподлобья смотрел на Басаева, принимая от него смерть, утягивая за собой в эту смерть и его самого. Всем холодом воли и разума, жаркой, невидимой миру ненавистью, неутешным горем, превосходством русского, утомленного войной офицера, презрением к звериной, рыскающей, неутолимой природе свирепого горца, Пушков губил его, побеждал. Спокойно выдерживал взгляд пылающих фиолетовых глаз. Безмолвно выговаривал: «Убью тебя».

Глава двенадцатая

Во второй половине ночи, когда наблюдателей морит сон и все реже, все сонливей взлетают над передовой малиновые сигнальные ракеты, умолкают скоротечные стычки напоровшихся друг на друга разведчиков, прекращается тревожащий огонь батарей и звезды, не затуманенные дымом пожаров, драгоцветно, словно роса, переливаются в синем небе, начался исход чеченцев из Грозного. Прятали в развалинах минометы, зарывали в мерзлую землю взрывчатку, патроны, ящики с автоматами, надеясь вернуться снова, извлечь на свет божий готовое к бою оружие. Минировали блиндажи и подвалы, на грузовиках, на легковушках, в пешем строю покидали позиции, стягивались к окраине, к мертвым коробам сгоревшего микрорайона, откуда намечался поход.

Пленные, извлеченные из подземных нор, те, что могли идти, тянули санки, впрягаясь в ременные постромки. Везли накрытые брезентом минометные трубы, обернутые холстами мины, тяжелые, снятые с боевых машин пулеметы. В подвалах слышались негромкие пистолетные выстрелы — добивали немощных пленных, тех, кто не смог подняться. Охранники ставили на салазки металлические ящики с замками, в которых хранилась казна, расфасованные, в целлофане, пакеты с героином, штабные архивы со списками личного состава подразделений, с именами агентов, внедренных в русское войско, в московские министерства и телеканалы, финансовые документы турецких и арабских центров, поставлявших вооружение и наемников. Отдельный ларец, содержавший свидетельства дружеских и деловых отношений с высшими лицами русской власти, расписки, договоры, записи телефонных разговоров, сунул себе на грудь, под меховую куртку, личный охранник Басаева одноглазый Махмуд.

Отряды боевой группировки чеченцев стягивались в микрорайон, накапливаясь в черной непроглядной тени развалин, над которыми сверкали созвездия. Грузовики, легковушки, дорогие мощные джипы останавливались во дворах, среди детских песочниц, грибков и лесенок.

— Сжечь! — приказал Басаев, выходя из джипа, покидая его бархатный благоухающий салон с нежно-зеленым свечением циферблата.

Вскрывали баки. Топливо лилось под днища. Кидали зажженные спички. Машину охватывало шумное пышущее пламя. Сочно, черно-красным огнем, горела резина, обивка салонов. Следовали один за другим гулкие взрывы. Машины дергались, подскакивали, светились насквозь раскаленным железом. Фасады домов освещало бушующее зарево. Издалека оглядывался на него уходящий арьергард. Цокали языками, сокрушенно качали бородатыми головами.

Колонна на ходу перестраивалась, удлинялась, по двое, по трое, свивалась в плотный упругий жгут. Мерно волновалась без огней, без угольков сигарет. Басаев шел в голове колонны, своим тугим ровным шагом задавал темп движения. Экономил силы для трудного перехода, учитывал медленное скольжение саней с поклажей, медлительность изнуренных неволей пленников. Его окружала гвардия, отборные, колыхавшие мускулами и ручными пулеметами бойцы, обступившие своего командира, готовые дать встречный бой. Над ними возвышался одноглазый Махмуд. Он был столь высок, что казалось, сидел на плечах у другого, невидимого человека. Легкие, юркие, как волчата, с темными лобными перевязями, неразлучные с автоматами, шли мальчики-смертники, с обожанием, через головы взрослых, глядящие на командующего, гордые тем, что их поставили в авангард. В колонне, отдельными ее частями, двигались подразделения командующих фронтами, отряды, снятые с различных участков обороны, со своим обозом, оружием, продовольствием, собственными пленными, полковой казной и архивом. По рации связывались с замыканием, с невидимой, ушедшей вперед разведкой, с головой колонны. Весь черный, подвижный строй шуршал, постукивал, скрипел полозьями, звякал металлом, обменивался краткими, непонятными врагу позывными. Когда покинули микрорайон и вышли на просторный снежный пустырь, Басаев приказал:

— Знамя вперед!..

Юноша-знаменосец снял чехол, поднял древко, и ветер подхватил широкую зеленую ткань, на которой в темных складках возникал и пропадал лежащий настороженный волк. Звезды окружали знамя драгоценным сверканием. Знаменосец старался не поскользнуться, взирал на волка, ныряющего в звездах. Слышал шум ветра, колыхавший полотнище.