Вознесение : лучшие военные романы

Литкин понимал, что перед ним сидит блаженный. Ум человека был тронут тихим безумием. Но он и сам был безумным. В его кровяных тельцах поселилось безумие. В каждой капельке крови кружился крохотный красный водоворот, сквозь который тонула и утекала его жизнь. Оба они, художники, видели этот мир из разных точек Вселенной. Разрушаемый город питал их творчество, и оба они умирали, каждый в своем безумии, не в силах уйти из города, сжигаемого упавшей с неба звездой.

Над их головами, в синеве, пролетела темная лента пепла, подхваченная слабым ветром. Литкин следил за ее волнообразным полетом, подумав, что это мог быть свиток сгоревшей рукописи.

— Когда я рисую мою картину, мне кажется, я становлюсь обладателем волшебной силы. Я посылаю эту волшебную запрещающую силу на обе стороны фронта, к чеченцам и русским. От этой запрещающей силы пули намертво впаиваются в автоматы, не могут вылететь из стволов. Взрывчатка в снарядах превращается в глину, и пушки стреляют глиняными горшками. Атакующие не могут бежать в атаку, засыпают, и им снится их детство. Нож в руках убийцы превращается в павлинье перо и только щекочет горло. Если этой волшебной силой облучить все человечество, то наступит рай…

Невдалеке, за домами, раздался гулкий тугой хлопок. Быть может, это взорвалась противопехотная мина, подложенная под мертвого русского прапорщика. Литкин слушал, как улетает звук, превращаясь в стеклянный блеск яблонь.

— Я ждал, что ты придешь, — сказал Зия, опуская консервную банку на остывающий очаг. — Меня просили тебе передать. Есть русский офицер, который меня нашел. Он тоже, как и я, не хочет продолжения войны. Не хочет, чтобы чеченцы и русские убивали друг друга. Он знает тайный выход из города, без минных полей и ловушек, по которому могут уйти отряды Шамиля. Если отряды уйдут, у русских исчезнут враги и война прекратится. Он просил, чтобы я повидался с тобой. Ты часто видишь Шамиля, расскажи ему о русском военном. Пускай Шамиль его выслушает, я устрою их встречу…

Высоко, над нейтральной зоной, из далеких батарей «Ураганов» полетели снаряды. Гудели, как идущая по рельсам электричка, унося к невидимым целям фугасы. Электричка промчалась, все стихло. Через минуту, волнуя воздух, прозвучали отдаленные взрывы.

— Я передам, — сказал Литкин. — Ты обещал показать мне свою картину. Я хотел бы ее заснять.

— Пойдем, — сказал Зия, приглашая его за собой.

Они пересекли двор под синевой морозных небес. Вошли в дом без крыши, где в комнатах на столах, шкафах и кроватях лежал снег. В снегу были пробиты тропинки, и вместо потолка сияло лазурное небо. Углубились в дальнюю комнату, от которой осталась одна стена, открытая прозрачному воздуху, где розовели недвижные зимние сады и тянулись бесконечные развалины.

— Вот картина, — сказал Зия.

На стене, под открытым небом, как огромная фреска, драгоценно сверкала картина. Политая кровью гора. На вершине в смертельной схватке столкнулись русский и чеченский отряды. Вспышки очередей. Взрывы гранат. Удары ножей и штыков. Искаженные страданием лица. Изуродованные ненавистью рты. Гора до подножия уложена трупами. Дымятся открытые раны. Души убитых, как ангелы, взмывают над страшной горой и там, в высоте, обнимают друг друга. Целуют, как братья. Уносятся в горний чертог, где за длинным столом вкушают плоды и яства, наливают друг другу вино, улыбаются счастливыми лицами. И прелестные женщины с синими и золотыми глазами танцуют им райский танец.

Литкин стоял, потрясенный. Картина смотрела в снега, взывала к садам и развалинам. Он поднял камеру и медленно, от лица к лицу, от клинка к автомату, от ангела к ангелу, стал снимать. «Рай», — мысленно назвал он фреску. Блаженный художник наблюдал голубыми глазами, как он снимает картину.

К вечеру, пройдя в условленном месте чеченский пост, Литкин вернулся к себе на постой. Охранник с усохшей рукой все так же, как и утром, кидал в костер аккуратные щепочки, кипятил в котле воду.

— Салям, — приветствовал он Литкина, — дырку в башке принес?

— В другом месте. Если хочешь, можешь палец засунуть, — устало отшутился Литкин и увидел на небритом лице чеченца щербатую улыбку.

— Тебя Шамиль ждет. — Охранник кивнул на тяжелый джип, почти не видный в развалинах.

Литкин устал, был болен. В нем шло разрушение кровяных частиц, словно он побывал в Чернобыле. Но предстоял синхрон с Шамилем Басаевым, который был заинтересован в фильме, прославлявшем его военные подвиги.

«Что он такое сказал?.. — сквозь жар Литкин вспоминал слова блаженного. — Какой-то русский военный… Увести чеченцев из города… Мимо минных полей и ловушек… Не забыть сообщить Шамилю…»

Чувствовал, как лопаются в нем крохотные красные пузырьки, превращаясь в чаинки смерти.

Глава девятая