Вознесение (СИ)

Пытка длилась почти пять минут. За это время в успел влить в тело Париса больше половины своих резервов праджни и уже думал о том, что стоило бы прекращать. Но тут вдруг я ощутил исходящую от тела однорукого мощную энергию. Конечно, возможно это был побочный эффект пытки, но куда вероятнее это был первый признак четвёртой Кары. Никан, похоже, ощутил это тоже и его глаза округлились от удивления.

Не собираясь больше миндальничать, я увеличил поток энергии втрое. Тело Париса выгнулось дугой, пальцы скрючились, глаза закатились, из уголка рта пошла пена. Это было уже по-настоящему опасно, если бы в таком режиме прошло хотя бы полминуты, однорукий скорее всего сдох бы от болевого шока. К счастью, хватило и десяти секунд.

Мощная вспышка энергии отбросила меня в сторону и лишь опершись на свою алебарду, я смог устоять на ногах. Однако Парис не упал на пол. Он завис в полуметре над полом, окружённый могучей вихрящейся аурой. И с каждой секундой она становилась всё сильнее и сильнее.

Насколько я знал, такого быть не должно было. По идее после вступления в четвёртую Кару энергия почти не росла в объёме. Да, увеличивалось её качество, вместе с которым, логично, увеличивалась и разрушительная мощь. Но у Париса процесс только начинался. Энергия бога могла сразу стать плотнее, но ненамного, для посторонних — едва заметно.

Вариант, почему так происходило, у меня был только один. Сутью четвёртой Кары было сомнение. И за те почти десять лет, что Парис застрял на пике третьей Кары, он уже испытал достаточно сомнений в себе, своих силах, своей жизни и прочем. Не удивительно, с учётом того, что из золотого мальчика, которому всё было позволено и для которого не было закрытых дверей, он превратился в калеку в вечной ссылке без кола и двора. И, вероятно, Великая Плеяда как бы засчитала эти душевные терзания, теперь отдавая ему с процентами то, что “задолжала”.

А между тем аура продолжала уплотняться, в комнате уже поднялся настоящий ураган. Летали по воздуху какие-то бумажки, бельё и форма горничной Инес, сорванное с кровати одело… в дверь с той стороны затарабанили, подобный катаклизм не мог не привлечь внимания.

Однако Пимен был слишком напуган, Инес боролась с ветром за второе одеяло, а Никан, кажется, в принципе не обращал внимания уже ни на что. Будто заворожённый, он смотрел на сына, неожиданно из мусора и разочарования превратившегося вновь в надежду и великий талант. Готов спорить, в голове у него сейчас творилось чёрти что.

Самое забавное, что даже это не было концом. В какой-то момент я заметил, как в ауре, исходящей от тела Париса, начали проскакивать алые искорки. Поначалу это было похоже и правда на просто искры от костра. Но чем дальше — тем больше праджни окрашивалось в красный, и в конце концов в комнате разбушевался настоящий алый шторм, за которым с трудом можно было рассмотреть всё ещё летающие по помещению предметы.

Я, честно говоря, даже немного собой возгордился. Вот, что значит, помощь профессионалов!

Обретение энергией цвета означало вступление бога на пятую из шести Кар — Кару гнева. За каких-то три минуты однорукий перескочил целую Кару, на которую у большинства богов уходили долгие годы, а то и десятилетия. Ну, в каком-то смысле он и потратил на сомнения целых десять лет, но это всё-таки было поразительно.

Стук в дверь прекратился с полминуты назад, однако я не думал о том, что ребята по ту сторону просто сдались. И действительно, буквально через пару секунд после того, как весь вихрь окрасился в красный, дверь была сорвана с петель мощным ударом. Внутрь ввалилось несколько богов в броне стражи, а за их спинами я увидел хрупкую женщину, не узнать в которой мать Париса и Пимена было невозможно. Её, если я правильно запомнил, звали Февра.

Реакция у всех новых участников семейного сборища была одинаковая. Замереть и круглыми как блюдца глазами уставиться на алый энерговорот. Наконец-то завернувшаяся в простыню Инес будто бы перестала существовать. В каком-то смысле я это, конечно, понимал. В конце концов чья-то там любовница была далеко не так важна, как новый бог пятой Кары в семье. Но, чёрт, мужики… это как-то нездорово, что ли…

Впрочем, ладно, не моё дело.

Алая аура меж тем начала постепенно угасать, и секунд через пятнадцать Парис плавно опустился на пол. И к нему, распихивая стражей, тут же бросилась матушка. В отличие от Никана, продолжавшего стоять на месте, глядя куда-то в пространство, она даже не пыталась скрыть своих истинных чувств. Бухнувшись на колени перед сыном, она крепко его обняла, и до меня донеслись то ли рыдания, то ли истеричные смешки. Ссылка однорукого явно её не устраивала.

— Мама? — слабый голос Париса разнёсся по молчаливой комнате, его рука поднялась и легла Февре на плечо.

Рыдания стали громче, а я ощутил себя, смотрящим дерьмовую театральную драматическую постановку. М-да… может мне свалить по-тихому? Не переношу слёзовыжимательных сцен.