Возникновение замысла

Я сел в кожаное кресло, ощутил спиной плавный изгиб его спинки и положил ноги на подставку. Скрестил на груди руки и принялся неспешно рассматривать портрет. Мэнсики был прав: то был идеальный ракурс. Из кресла – к слову, очень удобного – моя работа, казалось, излучала со стены тихую и спокойную силу убеждения. Портрет казался совсем иным произведением, чем был у меня в мастерской, – выглядел он так, будто, очутившись здесь, обрел новую, настоящую жизнь. И вместе с тем, как мне показалось, картина эта была категорически против того, чтобы я, ее автор, приближался к ней еще хотя бы на шаг.

Мэнсики нажал кнопку на пульте, и тихо заиграла приятная музыка. Струнный квартет Шуберта – я прежде его слышал, сочинение D804. Из динамиков заструился отточенный рафинированный звук. В сравнении с простым и непритязательным звучанием колонок в доме Томохико Амады, он воспринимался как совершенно нездешняя музыка.

И вдруг я заметил, что в комнате объявился Командор. Присев на стремянку, он, скрестив руки, рассматривал мою картину. Стоило мне на него взглянуть, как он еле заметно покачал головой, будто бы делая знак: не смотри на меня. И я опять перевел взгляд на картину.

– Большое спасибо, – поблагодарил я Мэнсики, встав с кресла. – Для нее место что надо.

Мэнсики просиял и покачал головой.

– Нет-нет, что вы? Благодарить должен как раз я. Она нашла здесь себе дом, а оттого нравится мне еще больше. Гляжу на нее – и мне начинает казаться, будто я стою перед особенным зеркалом, в котором отражаюсь. Вот только не я сам, а несколько иной я. Чем дольше смотрю, тем сильнее меня постепенно охватывает странное чувство.

Слушая Шуберта, Мэнсики умолк и просто разглядывал картину. Командор тоже смотрел на нее, прищурившись и не сходя со стремянки, будто подтрунивал над Мэнсики, подражая ему, хотя навряд ли.

Затем Мэнсики перевел взгляд на стенные часы.

– Ну что, перейдем в столовую? К ужину, должно быть, все готово. Хорошо, если Командор уже приехал.

Я глянул на стремянку. Командора на ней уже не было.

– Вероятно, он уже где-то здесь, – сказал я.

– Вот и ладно, – ответил Мэнсики, будто успокоившись. И, нажав на кнопку пульта, прервал музыку. – Разумеется, место для него тоже готово. Хотя все-таки жаль, что он не сможет с нами отужинать.

Мэнсики пояснил, что самый нижний этаж – если считать прихожую за первый, то, получается, второй подземный – используется под кладовые, прачечную и спортзал, где собраны различные тренажеры. Занимаясь в зале, тоже можно слушать музыку. Раз в неделю к Мэнсики приезжает профессиональный тренер и проводит с ним индивидуальное занятие. Там же помещение для горничной с простенькой кухонькой и крохотной ванной, но сейчас там никто не живет. Еще на нижнем этаже раньше был маленький бассейн, но Мэнсики им не пользовался, да и следить за ним хлопотно, поэтому бассейн зарыли и превратили в теплицу. Хотя, по словам Мэнсики, он однажды построит 25-метровый спортивный бассейн на две дорожки и пригласит меня поплавать в нем. Я ответил, что это было бы прекрасно.

Затем мы перешли в столовую.

24 Просто собирает информацию

Столовая располагалась на одном этаже с библиотекой, в глубине – кухня. Вытянутая комната, посредине – большой длинный стол из дуба, толщиной сантиметров десять: за таким смог бы разместиться десяток гостей. Этот массивный стол вполне подошел бы разбойникам Робин Гуда, соберись они закатить пирушку, но сейчас за ним сидела не его веселая ватага, а только мы с Мэнсики. Еще одно место дожидалось Командора, но тот пока не появился. Однако салфетка, серебряный прибор и пустой бокал – лишь знак этикета – давали понять, что место для него оставлено.

За стеклянной, как и в гостиной, стеной открывался вид на лесистый гребень по ту сторону лощины. Подобно тому, как из моего дома виден дом Мэнсики, отсюда, разумеется, должен быть виден и тот, в котором живу я. Он, однако, меньше, деревянный и неприметный – в темноте я не смог определить, где именно он находится. Домов, разбросанных по склонам, было немного, но в каждом горел свет. Время ужина. Наверняка люди уже собрались семьями за столами – в самом свете окон чувствовалось домашнее тепло.

А на этой стороне лощины Мэнсики, я и Командор, усевшись за большой стол, готовы были приступить к трапезе, и этот весьма странный прием с трудом можно было назвать «ужином по-домашнему». За окном по-прежнему бесшумно накрапывал дождь. Но ветер стих, и осенняя ночь обещала быть тихой. Глядя в окно, я опять задумался о том склепе – уединенной каменной камере за кумирней. Внутри и теперь все так же мрачно и промозгло. Я содрогнулся от одного лишь воспоминания о той яме – и эта особая дрожь вырвалась из самой глубины моего нутра.

– Этот стол я нашел, путешествуя по Италии, – сказал Мэнсики, когда я оценил его. В словах его никакого хвастовства не прозвучало – он лишь бесстрастно констатировал факт. – В городке Лукка увидел в мебельном, купил и договорился, чтобы сюда отправили морем. Он очень тяжелый, пришлось повозиться, чтобы его сюда занести.