Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века

За оскорбление императорского двора сидел в крепости граф Апраксин, высланный потом в Тобольск.

Уже при Павле был заключен полковник Елагин — «за дерзновенные разговоры».

Попал в крепость даже знаменитый атаман Платов — по ложному доносу об умысле стать во главе донских казаков и отделиться от России. Вот что он вспоминал: «Стены были мокры и скользки, а по полу бегали крысы. Сначала мне это казалось гадким, а напоследок я к этому гаду и он ко мне, друг к другу, привыкли». Когда Платова император Павел отправил в поход на Индию, тот воскликнул: «Хоть к черту на рога, к самому лукавому в пекло идти, а не в этот проклятый гнилой каземат!»

Сразу большой приток арестантов случился в 1820 г. — это были бунтовавшие солдаты Семеновского полка. Сидели они, по воспоминаниям современников, в мрачном каземате — 24 шага в длину и 8 в ширину, с маленьким окном в толстой стене. Было сыро и грязно. И в такое помещение набивали до 300 человек: сидеть на койках приходилось по очереди.

А. С. Пушкин иронизировал в 1829 г.:

Вот перешел чрез мост Кукушкин,

Опершись жопой о гранит,

Сам Александр Сергеич Пушкин

С мосье Онегиным стоит.

Не удостаивая взглядом

Твердыню власти роковой,

Он к крепости стал гордо задом:

Не плюй в колодец, милый мой.

Упомянем еще нескольких арестантов, содержащихся в крепости в 10-х годах XIX в.

Это дезертир Пршилковский, комиссионер Дмитриев, титулярный советник Язвицкий, штабс-капитан Катаев, разные иностранцы.

Сидели в Петропавловке и женщины. Из них упоминается о некоей «девице Салтан» (видимо, иностранка), арестованной в мужском костюме.

Ужасными были условия жизни декабристов. Для них наскоро выстроили камеры из сырого леса; они имели вид клеток и помещались в крепостных амбразурах. Д. Завалишин вспоминает: «Эти клетки были так тесны, что едва доставало места для кровати, столика и чугунной печи. Когда печь топилась, то клетка наполнялась непроницаемым туманом, так что, сидя на кровати, нельзя было видеть двери на расстоянии двух аршин. Но лишь только закрывали печь, то делался от нее удушливый смрад, а пар, охлаждаясь, буквально лил потоком со стен, так что в день выносили по двадцати и более тазов воды. Флюсы, ревматизм, страшные головные боли были неизбежным следствием такого положения».

Князь Кропоткин пишет: «В Алексеевском равелине, как гласила молва, сидело несколько человек, заключенных на всю жизнь по приказу Александра II, за то, что они знали дворцовые тайны, которых другие не должны были знать. Одного из них, старика с длинной бородой, видел в таинственной крепости один из моих знакомых».

Кто же этот секретный узник? Нынешние исследователи сходятся что он — или гвардейский офицер Шевич, или поручик Бейдеман. Мне кажется, скорее всего — последний. Михаил Бейдеман из дворян, окончил военное училище, жил потом за границей. Он был волонтером у Гарибальди, наборщиком в типографии Герцена, Узнав о крестьянской реформе 1861 г., Бейдеман решил вернуться в Россию, но был задержан на границе. У него нашли подложный манифест к народу.

Провел Бейдеман в Петропавловке двадцать лет безымянным под номером 17. Позже его перевели в Казань — в больницу для умалишенных, где он и умер.

В 1870— 1872 гг. внутри Трубецкого бастиона построили тюрьму на 69 одиночных камер, где содержались подследственные и осужденные (до исполнения приговора) узники. В них сидели члены петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (Бауман и др.), члены разных политических партий.

В феврале 1917 г. в Петропавловскую крепость были заключены царские министры.

По делу о кружке, руководимом титулярным советником Буташевичем-Петрашевским, в Петропавловку попали 43 человека. Среди них были оба брата Достоевские: отставной инженер-поручик Ф. Достоевский и отставной поручик М. Достоевский, освобожденные через восемь месяцев после гражданской казни и отправленные на каторжные работы. Федору Михайловичу предстояло провести в Омске четыре года.

Вот как, по воспоминаниям известного народника и террориста М. Михайлова, кормили в то время в крепости; «Кроме щей и каши, давали макароны и суп, говядину с соусом из брюквы или говядину с картофелем. Иногда давали пирог с кашей. Но суп обыкновенно не представлял никакого отличия от грязной воды, говядина была похожа — по выражению Хлестакова — на топор, масло было горькое».

Прочитав сетования Михайлова, наши зеки 30—50-х гг. решили бы, что Петропавловка — сущий рай.

В 1860-х гг. в крепости сидели литераторы Писарев, Чернышевский и Шелгунов, примерно, по два года каждый. Обвиненный в составлении прокламаций и сношениях с государственными преступниками, Шелгунов сожалел, что в библиотеке тюрьмы не нашел книг по нескольким отраслям знаний. Вспоминал странный мягкий удар, то и дело слышащийся где-то: оказалось, это заключенный Серно-Соловьевич упражняется в своей камере с мячом.

***

Николай Некрасов

Приметы

Видно, вновь в какой нелепости

Молодежь уличена, —

На квартиры подле крепости

Поднимается цена.

Каждый день старушки бледные

Наезжают в гости к нам.

И берут лачужки бедные

По неслыханным ценам.

Оживает наша тихая