Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века

Обширный дом Прокоповича, окруженный лесом и красиво расположенный, являлся своеобразным литературным салоном петровского Петербурга. Высокообразованный и радушный хозяин всегда привлекал к себе посетителей из числа русских и иностранцев, среди которых светских людей было едва ли не больше, чем духовных. Первый по времени биограф Прокоповича (есть основание думать, что им был академик Байер) говорит, что собрания у Прокоповича были своего рода аттическими вечерами, дававшими обильную пищу для бесед и размышлений. Долгие годы дом Прокоповича играл роль одного из виднейших культурных центров Петербурга.

Любопытны записки А. Болотова середины XVIII в. о его образовании:

«Наилучшим пансионом почитался тогда в Петербурге тот, который содержал у себя кадетский учитель старик Ферре, живший у самого кадетского корпуса; в сей-то пансион меня и отдали…

После отъезда моей матери в деревню, а родителя с полком в Финляндию, остался я один в Петербурге, посреди людей, совсем мне незнакомых. Не могу никак забыть того дня, когда меня привезли домой к учителю и оставили одного. Мне казалось, что я нахожусь в другом мире: все было тут дико, ново. Маленькая постелька и сундучок с платьем составляли весь мой багаж, а дядька мой Артамон был один только знакомый.

Учеников было человек пятнадцать; некоторые на содержании у учителя, а другие прихаживали только всякий день учиться, а обедать и ночевать хаживали домой. Из числа первых был некто господин Нелюбохтин, сын полковника гарнизонного, да двое господ Голубцовых, детей сенатского секретаря. Они жили вместе со мной, и каждому была отведена особливая конторочка в том же покое, где мы учились, досками огороженная. Мне, как новичку, и притом полковничьему сыну, была отведена лучшая с господином Нелюбохтиным, который был мальчик нарочито взрослый и притом тихого и хорошего характера. Голубцовы были меня старше, ибо мне тогда исполнилось десять лет отроду.

Учитель наш был человек старый, тихий и весьма добрый. Он и его жена, такая же старушка, любили меня отменно. Он сам мало нас учил, потому что по обязанности должен был каждый день ходить в классы в кадетский корпус и учить кадетов. Ему доставалось учить нас час в полдень да вечером час.

Что касается содержания и стола, то он был обычный, пансионный, то есть очень умеренный. Наилучший и приятнейший кусок составляли булки по утрам. Обеды же очень тощи и в самые скоромные дни, а в постные и того хуже. Впрочем, иногда помогала ложка-другая щей с говядиной, варимых для себя слугой моим.

Поскольку язык французский я учил еще в Курляндии, то теперь ученье шло успешно и я в полгода обогнал всех моих товарищей и сделался первым в школе. Учение наше состояло в переводах с русского на французский эзоповых басен и газет русских.

Для географии учитель пригласил к нам какого-то немца. Для меня она была особенно любопытна. Европейская карта отпечаталась в уме моем так, что я мог ее всю пересказать. Жаль, что учение географии долго не продолжалось.

Что касается истории, то сию науку в пансионе не учили.

Но сей недостаток я восполнил чтением книг исторических, особенно «Похождение Телемака». Не могу даже пересказать, какую великую пользу она принесла мне. Сладкий пиитический слог французский пленил мое сердце и мысли, и я, достав книгу на русском языке, часто ее перечитывал. Я получил через нее понятие о мифологии, о древних войнах. Словом, сия книга послужила первым камнем, положенным в фундамент моей будущей учености, и жаль, что у нас в России тогда было так мало подобных книг на русском языке. Литература тогда только начиналась, и следовательно, не можно было мне, будучи ребенком, нигде получить книг для чтения».

* * *

А в военных учебных заведениях во второй половине XVIII столетия продолжалась перестройка, начатая в середине века и развивавшаяся по мере того, как дворянство освобождалось от обязательной военной службы, а его привилегии росли. Образцом для учебных заведений оставался Шляхетский корпус. Он все более терял военный характер. В низших классах корпуса давалось только общее образование, а в высших — профессиональное, но не только военное, а и гражданское. В уставе корпуса, принятом в 1766 г., было немало пышных фраз в духе передовой педагогики XVIII в. Так, целью обучения признавалось «сделать человека здоровым, украсить сердце и разум, готовить знатных граждан», приводить к учению, «подобно как в приятное украшенное цветами поле». Это был своего рода дворянский университет. В 1793 г. в корпусе училось 680 кадет и было 73 учителя.

Морской кадетский корпус был переведен в 1770-х гг. в Кронштадт, а в 1790-х гг. в Ораниенбаум.

Артиллерийские и инженерные школы были соединены в 1762 г. в сводный Артиллерийско-инженерный корпус, находившийся на Петербургской стороне; характер его стал также общеобразовательным.

Корпуса все больше приобретали характер закрытых общеобразовательных учреждений для дворянской молодежи.