Возраст – преимущество

– Какие документы во вражеском тылу? – удивился я настолько натурально, что врач, а это без сомнений был врач, понимающе покивал головой.

– С тобой проще, твой друг назвал твое имя и, меня это очень удивило, звание. Сколько тебе лет?

– Скоро четырнадцать.

– Унтер-офицер абвера в таком возрасте! Первый раз встречаю.

– Я тоже их не видел, но, видимо, они есть, – улыбнулся я.

– Спи сейчас, тебе ввели сильное лекарство, легкое мы тебе сохранили, но пришлось потрудиться. Восстановление, если не будет заражения, займет долгое время, отдохнешь теперь, наверное, забыл уже, как отдыхать?

– Вы правы.

– Чертова война, дети вместо игр во дворе воюют как взрослые!

Меня не удивила реакция врача, я не раз встречал недовольных этой войной и в немецкой армии.

Спустя сутки меня куда-то повезли, что обрадовало больше всего, увидел Малыша, даже перебросились парой слов. Он не был под арестом, но и оружия у него не наблюдалось. Я быстро сказал ему, что постараюсь вытащить его к себе, на что Борис лишь улыбнулся. Он понимал, что скорее всего это будет невыполнимо, но я серьезно собирался это сделать.

Уже через три дня после операции в полевом медсанбате вермахта меня переправили в Кенигсберг. Я был даже рад этому. Едва разместили в госпитале, не прошло и часа, как прибыл лично Дюррер, а после него и Кузнецов. Последнего я упрашивал вытащить Бориса, рассказав ему вкратце о нем, Николай Иванович обещал помочь. С Дюррером же беседа была длинной.

– Юра, как же ты попался? – он всегда за меня переживал, и я видел, что это не игра, привязался он ко мне всерьез.

– Так получилось, причем пострадал я именно от своих, – я нахмурился, делая вид, что мне неприятно вспоминать об этом.

– Ты неоднократно убеждал нас, что свои тебе – немцы, – встрепенулся полковник.

– Я и сейчас так считаю, просто пулю я получил от одного из наших учеников, – покачал я головой.

– Ты серьезно?

– Он раскрыл меня, пришлось убегать, но и это бы не вышло, не помоги мне один парень.

– Это тот, что согласно рапорту фельджандармерии, вынес тебя через линию фронта?

– А сколько тащил до этой самой линии! Мы ведь не близко были, даже на лошади меня вез. Стрелял в меня курсант Лубалис, да-да, тот самый, что шел старшим группы. Половина группы скрывается в лесах, но все их приметы переданы врагу. Лубалис и Биленко сдались сразу, предложили свою помощь красным.

– Так вот откуда противоречия в донесениях. Сначала сведения шли достоверные, а затем один сеанс – и полная противоположность первым донесениям. Как же не раскрыли эту мразь еще здесь? Юра, ты работал с ними, должен был понять, увидеть, просчитать…

– Они и не скрывали свое презрение ко мне, но в причине я ошибся. Думал, что все это из-за возраста и звания, а оказалось, они просто ненавидели меня за службу Германии.

– Придется устроить тщательную проверку всех готовящихся агентов, наше руководство будет недовольно произошедшим. Как ты думаешь, Юра, – полковник приблизился ко мне, – может, не стоит отражать в рапорте причастность наших курсантов к твоему ранению?

– Господин полковник, я поддержу все, что вы скажете. Вам известна моя преданность, и думаю, я имею все основания для доверия.

– Ты с самого начала был верен нашему делу, Юрий. В тебе у меня такая же уверенность, как в самом себе. Когда рапорт будет готов, я ознакомлю тебя с ним, может что-то добавишь. Это не нарушение порядка, разумная предосторожность, не более. Не нужно гестапо знать о нашей проблеме, иначе все дело может рухнуть. А эта проклятая война еще идет. Ты меня понимаешь?

– Конечно, господин полковник.

– Отлично. Выздоравливай, надеюсь, что все заживет удачно и ты вновь станешь таким, как прежде, веселым и здоровым, – вполне искренне заявил Дюррер. – Насчет твоего спасителя…

– Он наш человек, уверен, я не могу так ошибаться…

– Все ошибаются, Юра, но думаю, что в этом случае ты прав. За него выступает одно обстоятельство, которое невозможно игнорировать.

– Это какое? – удивился я.

– Он принес ценные бумаги с той стороны, разведка подтвердила почти все, что там указано, просто великолепная информация. Знаешь, командир того полка, на участке которого вы перешли фронт, уже требует для себя награду, как будто это он лично принес такие сведения. Наглец.

– Смешно, – усмехнулся я, но от боли мой рот исказился кривой гримасой.

– Юра, тебе не нужно нервничать, ты еще очень слаб. Как станет лучше, я перевезу тебя в свой дом, там ты полноценно восстановишься.

– Господин Дюррер, я не заслуживаю такой чести…

– Перестань, мой мальчик, ты верен, а это для меня очень важно. К тому же я должен тебе жизнь, – улыбнулся полковник и ушел.

Фига себе я поднялся, кому расскажи, плюнут в лицо. А с полковником я все ближе и ближе, думаю, все же настанет тот день и час, когда я «сломаю» его нацистскую совесть и… Кто знает, возможно, у меня получится его перековать. Смеетесь? Зря, даже среди нацистов есть люди умные, точнее не так, не все нацисты тупые исполнители приказов, среди них много думающих людей.

Март 1945 года. Окрестности Берлина