Возроди меня

Кривлюсь от унижения. Привычка краснеть берет верх. Закрываю глаза, резко отворачиваюсь и молча выхожу из комнаты.

– Джульетта, любимая…

Я уже прошла полкоридора, когда почувствовала на плече его руку. Я напрягаюсь. Пульс мгновенно учащается. Обернувшись, я вижу, как меняется его лицо: страх уступает место удивлению меньше чем за секунду, и меня бесит, что Уорнер обладает способностью считывать чужие эмоции. Я для него всегда как открытая книга, и это невероятно злит…

– Что?

Я пытаюсь говорить грубо, а выходит напряженно. Досадливо.

– Я только… – рука Уорнера бессильно падает. Он встречается со мной взглядом, и на мгновение я замираю во времени. – Я хотел тебе сказать…

– Что? – На этот раз это звучит тихо, нервно и испуганно. Я отступаю на шаг, спасая собственную жизнь. Касл и Кенджи медленно идут по коридору, нарочно отстав, чтобы дать нам возможность объясниться. – Что ты хотел сказать?

Уорнер изучает меня. Он глядит на меня так пристально, что я задаюсь вопросом, сознает ли он, что делает. Знает ли он, что от его взгляда во мне рождается ощущение его обнаженного тела в моих объятиях, знает ли он, что своим взглядом сводит меня с ума, и мне невыносимо, что я не могу взять себя в руки, что эта ниточка между нами никак не разорвется. Наконец Уорнер говорит тихо и мягко что-то, чего я не слышу, потому что гляжу на его губы и чувствую, как горит кожа при одном воспоминании о нем, и это было еще вчера, еще вчера он был моим, и я чувствую поцелуи Уорнера на своей коже, и чувствую его во мне…

– Что? – моргнув, переспрашиваю я.

– Я говорю, мне очень нравится то, что ты сделала с волосами.

Ненавижу его, ненавижу за то, что он делает с моим сердцем! Ненавижу свое тело за эту слабость, за страстное томление, за то, что оно тоскует по Уорнеру несмотря ни на что, и не знаю, заплакать, поцеловать его или дать кулаком по зубам, поэтому говорю, глядя в сторону:

– Когда ты собирался рассказать о Лене?

Уорнер на мгновение замирает.

– Я не знал… – он кашляет, – что ты слышала о Лене.

Я прищуриваю глаза, не решаясь заговорить (боялась, что подведет голос). Я еще не придумала, как лучше поступить, когда Уорнер почти шепчет:

– Кенджи был прав.

– Что?!

Он поднимает глаза.

– Прости меня, – тихо говорит он. – Я должен был сразу сказать, теперь я это понимаю.

– А почему же не рассказал?

– Она… я… – начинает он, – между нами не было ничего особенного. Это были отношения, основанные на удобстве и в немалой степени замешенные на приятельстве. Она для меня ничего не значит, клянусь. Если я о ней не заговаривал, так это потому, что я ее просто не вспоминал.

– Вы же два года встречались!

Он качает головой:

– Это не были два года серьезных отношений или хотя бы постоянного общения. – Уорнер вздыхает. – Любимая, Лена живет в Европе, наши встречи были нечастыми и короткими. Чисто физические контакты, а не настоящие отноше…

– Чисто физические, – ошеломленно повторяю я. Меня качнуло назад, и я едва не упала – слова Уорнера прошлись по мне острым осколком, раздирая плоть. Такой боли я не ожидала. – Ничего себе… Ясно.

Теперь я не могу не думать об их сплетенных телах, о двух годах, которые он провел обнаженным в ее объятиях…

– Нет, подожди, – говорит он, и настойчивость в его голосе возвращает меня в настоящее. – Я не это имел в виду. Я же… я… я не знаю, как объяснить, – таким расстроенным я его еще не видела. Уорнер качает головой: – До встречи с тобой я жил… иначе. Я был одинок и никому не нужен. И мне никто не было нужен, я ни с кем не хотел сближаться. Ты была первым человеком, с которым я…

– Прекрати, – качаю я головой. – Просто замолчи, ладно? Я устала, мозги плавятся, у меня нет сил все это слушать…

– Джульетта!

– Сколько у тебя еще секретов от меня? – не выдерживаю я. – Сколько мне о тебе еще узнавать? О себе, о моей семье, о моей истории? Об Оздоровлении и о моей настоящей жизни?

– Клянусь, я не хотел сделать тебе больно, – говорит он. – Я не хочу ничего от тебя утаивать. Но такие отношения для меня внове, любимая, и я не знаю, как…

– Ты от меня уже многое утаил, – упрекаю я, чувствуя, как и в самом деле тают силы. Невероятной силы головная боль взламывает мою броню. Не выдержав наплыва чувств, я говорю: – Я о тебе многого не знаю… Я почти ничего не знаю о твоем прошлом, о нашем настоящем – я уже не знаю, во что верить!

– Спроси меня что хочешь, – предлагает он. – Я расскажу все, что ты хочешь знать.

– Кроме правды обо мне и моих родителях?

Уорнер бледнеет.

– Ты собираешься вечно скрывать от меня факты? – интересуюсь я. – Ты с самого начала не собирался говорить, что меня удочерили?

Он дико смотрит на меня. Глаза блестят от эмоций.

– Ответь на вопрос, – требую я. – Скажи мне хотя бы это! – Я шагаю вперед, оказываясь совсем близко и ощущая дыхание Уорнера на своем лице. Так близко, что я почти слышу, как бьется его сердце. – Ты мне вообще собирался об этом говорить?

– Не знаю.

– Не лги!