Возрождение

Повествования, занимающие в среднем шесть страниц, редко были оригинальными для Боккаччо; они были собраны из классических источников, восточных писателей, средневековых гестов, французских contes и fabliaux или фольклора самой Италии. Последняя и самая известная история в книге — история о больной Гризельде, которую Чосер взял для одной из лучших и самых абсурдных «Кентерберийских рассказов». Лучшая из новелл Боккаччо — девятая от пятого дня о Федериго, его соколе и его любви, почти такой же самоотверженной, как у Гризельды. Наиболее философской является легенда о трех кольцах (I, 3). Саладин, «вавилонский солдат», нуждаясь в деньгах, приглашает на обед богатого еврея Мельхиседека и спрашивает его, какая из трех религий лучше — иудейская, христианская или магометанская. Мудрый старик-ростовщик, боясь высказать свое мнение прямо, отвечает притчей:

Жил-был один великий и богатый человек, у которого среди прочих драгоценностей в сокровищнице было хорошее и дорогое кольцо….. Желая оставить его в вечное владение своим потомкам, он объявил, что тот из его сыновей, кто после его смерти окажется обладателем этого перстня, по завещанию его, должен быть признан его наследником, и все остальные должны быть в почете и уважении как вождь и глава. Тот, кому было оставлено кольцо, поступал аналогичным образом со своими потомками и делал то же, что и его отец. Короче говоря, кольцо переходило из рук в руки на протяжении многих поколений и, наконец, попало во владение человека, у которого было три хороших и добродетельных сына, очень послушных своему отцу, и он любил всех троих одинаково. Юноши, зная о значении кольца, желая быть самым почитаемым среди своих сородичей, просили отца, который был уже стариком, оставить ему кольцо. Достойный человек, не зная, как выбрать, кому лучше оставить кольцо, решил… удовлетворить всех троих и тайно дал сделать хорошему мастеру два других кольца, которые были так похожи на первое, что он сам едва ли знал, какое из них истинное. Когда же он собрался умирать, то тайно дал каждому из сыновей свой перстень, и каждый из них, стремясь после смерти отца занять наследство и почет и отказывая в этом другим, предъявил свой перстень в подтверждение своего права, и три перстня оказались так похожи друг на друга, что истинный не мог быть известен, и вопрос, который был у самого наследника отца, остался нерешенным и до сих пор остается нерешенным. Так и я говорю тебе, господин мой: из трех Законов, данных Богом-Отцом трем народам, каждый народ считает себя обладателем Его наследства, Его истинного Закона и Его заповедей; но кто из них на самом деле обладает ими, как и кольцами, вопрос еще не решен.

Такая история говорит о том, что в свои тридцать семь лет Боккаччо не был догматичным христианином. Противопоставьте его терпимость горькому фанатизму Данте, который приговаривает Мухаммеда к вечно повторяющимся вивисекциям в аду.46 Во втором рассказе «Декамерона» иудей Иеханнат обращается в христианство с помощью аргумента (адаптированного Вольтером), что христианство должно быть божественным, раз оно пережило столько клерикальной безнравственности и симонии. Боккаччо высмеивает аскетизм, чистоту, исповедь, реликвии, священников, монахов, монашек, монахинь, даже канонизацию святых. Он считает большинство монахов лицемерами и смеется над «простаками», которые подают им милостыню (VI, 10). Одна из самых уморительных историй рассказывает о том, как монах Чиполла, чтобы собрать хороший сбор, пообещал своим слушателям показать «очень святую реликвию, одно из перьев ангела Гавриила, которое осталось в покоях Девы Марии после Благовещения» (VI, 10). Самая непристойная из историй рассказывает о том, как мужественный юноша Мазетто удовлетворил целый женский монастырь (III,). В другом рассказе монах Ринальдо рогоносит мужа, после чего рассказчик спрашивает: «Какие есть монахи, которые так не поступают?» (VII, 3).

Дамы в «Декамероне» немного краснеют от таких историй, но наслаждаются раблезианско-шоссерианским юмором; Филомена, девушка с особенно хорошими манерами, рассказывает историю о Ринальдо; а иногда, говорит наименее счастливый образ Боккаччо, «дамы так хохочут, что можно было бы вытащить все их зубы».47 Боккаччо воспитывался в разгульном веселье Неаполя и чаще всего думал о любви в чувственных терминах; он улыбался рыцарской романтике и играл роль Санчо Пансы в «Дон Кихоте» Данте. Хотя он был дважды женат, он, кажется, верил в свободную любовь.48 После пересказа целого ряда историй, которые сегодня были бы непригодны для мужского собрания, он заставляет одного из мужчин сказать дамам: «Я не заметил ни одного поступка, ни одного слова, в общем, ничего предосудительного ни с вашей стороны, ни со стороны нас, мужчин». Завершая свою книгу, автор признает некоторую критику в адрес использованных им приемов, и особенно потому, что «в разных местах я писал правду о монахах». В то же время он поздравляет себя с «долгим трудом, тщательно завершенным с помощью Божественной благосклонности».