Эпоха получила его имя, и, возможно, справедливо; хотя он скорее принял, чем дал ее печать, именно он привез из Флоренции в Рим мединское наследие богатства и вкуса, княжеское покровительство, которое он видел в доме своего отца; и с этим богатством и папской санкцией он дал волнующий стимул для литературы и искусства, которые превосходили его по стилю и форме. Его пример побудил сотни других людей искать таланты, поддерживать их и устанавливать в Северной Европе прецедент и стандарт признательности и ценности. Он, как никто другой из пап, защищал остатки классического Рима и поощрял людей соперничать с ними. Он принимал языческие удовольствия от жизни, но в своем поведении оставался удивительно континентальным для незакомплексованной эпохи. Его поддержка римских гуманистов помогла распространить во Франции их культивирование классической литературы и форм. Под его эгидой Рим стал пульсирующим сердцем европейской культуры; туда стекались художники, чтобы рисовать, вырезать или строить, ученые, чтобы учиться, поэты, чтобы петь, остроумные люди, чтобы блистать. «Прежде чем забыть тебя, Рим, — писал Эразм, — я должен окунуться в реку Lethe….. Какая драгоценная свобода, какие сокровища в виде книг, какие глубины знаний среди ученых, какое благотворное общение! Где еще можно найти такое литературное общество и такое разнообразие талантов в одном и том же месте?»105 Нежный Кастильоне, отточенный Бембо, ученый Ласкарис, Фра Джокондо, Рафаэль, Сансовини и Сангалли, Себастьяно и Микеланджело — где еще, в одном городе и в одно десятилетие, мы найдем такую компанию?
КНИГА V. ДЕБАКЛ
ГЛАВА XIX. Интеллектуальное восстание 1300–1534 гг.
I. ОККУЛЬТ
В каждую эпоху и в каждой нации цивилизация является продуктом, привилегией и ответственностью меньшинства. Историк, знакомый с всепроникающей живучестью глупости, примиряется со славным будущим суеверия; он не ожидает, что из несовершенных людей возникнут совершенные государства; он понимает, что лишь небольшая часть любого поколения может быть настолько освобождена от экономических притеснений, чтобы иметь досуг и энергию думать свои собственные мысли, а не мысли своих предков или своего окружения; И он учится радоваться, если ему удается найти в каждом периоде несколько мужчин и женщин, которые за счет своего ума или благодаря какому-то благу рождения или обстоятельств поднялись из суеверия, оккультизма и легковерия к информированному и дружелюбному интеллекту, сознающему свое безграничное невежество.
Итак, в Италии эпохи Возрождения цивилизация была создана немногими, для немногих и ради них. Простой простой человек, именуемый легионом, пахал и добывал землю, тянул телеги или нес ношу, трудился от рассвета до заката, а к вечеру у него не оставалось сил на размышления. Свои мнения, свою религию, свои ответы на загадки жизни он черпал из окружающего его воздуха или получал в наследство вместе с родовым домом; он позволял другим думать за него, потому что другие заставляли его работать на них. Он принимал не только увлекательные, утешительные, вдохновляющие, пугающие чудеса традиционного богословия, которые ежедневно внушались ему заразой, внушением и искусством, но и добавлял к ним, в свою умственную мебель, демонологию, колдовство, знамения, магию, гадания, астрологию, поклонение реликвиям и чудотворение, составлявшие, так сказать, народную метафизику, не разрешенную церковью, которая порицала их как проблему, иногда более хлопотную, чем неверие. В то время как простой человек в Италии опережал свой класс за Альпами на полвека и более в богатстве и культуре, простой человек к югу от Альп разделял со своими трансальпийскими сверстниками суеверия того времени.