Возрождение, или Граната в руках обезьяны

Протянул провода к потолку, зацепил светодиод за сучок. По очереди весь вечер крутили ручку. Вращать совсем не трудно, но нудно. Я давно заметил, чем длиннее провода в ограждении или больше лампочек, тем тяжелее дается энергия. На следующий день пригласили Светлича. Долго он цокал языком, но на мое предложение по весне раскопать пещеру и включить в каждом доме лампочку покачал головой. Мол, негоже это, на всех может не хватить, а воину полагается больше спать. Уходя, усмехнулся с ехидцей, произнес:

– Свет хорош в меру, когда детей плодить будете, если всегда день и работа?

Вечером усадили деда за жужжалку, и принялись за книгу.

– Мастер Сталь, вы в этой книге узнали, как ковать железо, почему на этом остановились? – спросила Эврика.

– Думаете, просто было построить первую печь? Все смеялись надо мной, когда я складывал ее из камней, а меха из целого волка изготовил, он так и надувался через пасть, во дети боялись, обходили стороной, считали меня оборотнем. В книге, хотя и много картинок, но понять без слов очень трудно. Вот смотрите: мех растянут, огонь слаб, мех сжат – большой огонь. Это как сам дуешь на уголек. Далее: здесь металл красный, толстый, затем расклепанный, вот в итоге нож держит. Теперь вроде понять легко, но поди догадайся, что это объемный мех, а не тряпка, если бы не отклонения огня в сторону от него, как от ветра, ни за что не пришло бы в голову, что кусок красного предмета − металл, вначале толстый, затем тонкий, если бы не молот, занесенный для удара, и в итоге какой-то острый предмет, точь-в-точь, как у Кавказца был, найденный в обрыве реки. Добре, что я его успел подержать в руках, через пару дней, сражаясь с диким человеком, он его потерял. Когда складывал все увиденное в единое, рисовались образы печи.

Когда понял, для чего эта печь, я не мог уснуть, в сновидениях продолжал напрягать мозг, и где-то из закоулков сознания всплывала недостающая картинка.

Я бросал куски дуба, он дает больше жара, но прогреть большие куски железа не мог, чтобы сделать дыру для ручки, изготовить кувалду. Прогретые до цвета вишни куски камнем не расшибешь, требовался уголь. Возникли две проблемы, уголь и железо. Уголь, которого в помине никто не знал, одни догадки из картинок и воспоминания старожила о горящих камнях.

Если сравнить эти два рисунка: древнейшие из ямы достают черные камни и кладут в огонь, я считал земляные куски – железо, которые после нагрева становятся сталью. На втором – более цивилизованные, и у них стоят вышки и огромные горы возле, что подтолкнуло к мысли. Это более ближний век к нам, и искать куски железа надо в острых холмах. Сейчас мне легко говорить, но тогда дети боялись оборотня, роющегося в земле. Взрослые считали выжившим из ума после гибели жены стариком. Изо дня в день я отправлялся на поиски железных камней. С весны до осени блуждал по лесам, забывая направление, куда возвращаться домой. Мысль о том, что моя любимая Яночка ценой жизни сохранила книгу во благо человечества, придавала мне сил не упасть на колени. На четвертый сезон к осени вернулся в селение, измученный, оборванный, как дикарь, заросший, нес перед собой завернутые в рубашку черные камни, добытые из холма.

Правда, их оказалось маловато, пришлось бродить снова и снова в поисках, но это было потом, после открытия. А прошлой осенью обнаружил настоящий клад! То есть два: холм угля и Эврику.

Дед потрепал Эврику по голове, продолжил рассказ далее:

– Дети с писком разбежались, вопя «Вурдалак вернулся!». Люди выходили из землянок. Я, не обращая ни на кого внимания, на их приветствия, наговор, шел в кузницу, с трудом переставляя ноги. Дрожащими руками высек огонь, подбросил хвороста и в завершение, когда огонь набрал силу, положил камни и раздул меха. Минуту спустя достал красный, пылающий синим пламенем кусок породы, положил его на камень и ударил кругляком железа, найденного с прошлого раза в пещере. Порода разлетелась на мелкие куски – это был каменный уголь. Я упал на колени и взвыл, словно оборотень, люди в ужасе шарахнулись от меня, послышался плач детей.

Как вдруг на плече я ощутил шершавую, мозолистую руку, от нее по телу распространилось тепло, тепло души и успокоения. Рядом стоял Светлич с широкой улыбкой на лице, в другой руке держал раскаленный пруток железа, который я оставил на углях вместо кочерги. Прут сиял ослепительно белым светом, вселяя надежду. Не раздумывая, перехватил его у Светлича, чуть выше, раскаленный металл обжег руку, но я не заметил даже. Положил его на камень и припечатал его болванкой, о чудо, доселе прочный прут расплющился в лист, снова подогрел и снова приложил силу к куску железа. Раз за разом стержень превращался в подобие ножа, как с картинки, еще немного повозившись, сотворил подобие лезвия, после, протерев об камень, бросил в воду. Правая рука покрылась сплошным волдырем, на ладони кожа сгорела.