Возрождение (ЛП)

Только Фитцпатрик продолжает проповедовать о сплоченности и лояльности. Это, наверное, единственное, что мне в ней нравится. Но ни для кого не секрет (хотя и должен быть), что поведение нашего отряда беспокоит руководителей. Мы слышим, как они говорят о нас, когда те думают, что мы не слышим.

Мы слишком эмоциональные. Слишком чуткие. Слишком человечные. Они допустили ошибку с нами, которую не могут позволить себе повторить, и именно поэтому удерживают нас. Некоторые люди хотели бы держать нас взаперти постоянно. Превратить в аналитиков (или во что-то такое же скучное), вместо оперативных агентов, которыми мы были рождены стать.

Я сомневаюсь, что это произойдет, но все же уверена, что в этот раз они не повторят ошибки, которые допустили с нами. Когда я смотрю на ГИ−2 («ГИ — гибриды» − другая группа детей), которые на четыре года меня моложе, я думаю, что таким образом они пытаются улучшить нас. Хотя вместо ревности я испытываю грусть. К ГИ−2.

Бондарь перенаправляет наше внимание на таймеры, которые отсчитывают время. У Лефа осталось тридцать четыре секунды. Его лицо сверхсосредоточено, в то время как он берет в руки кусачки, а черные волосы стоят дыбом, ведь он продолжает работать потными руками. За первую минуту он ничего не сделал, кроме как исследовал работу Восемь. Наблюдать за ним − не самая захватывающая вещь, плюс ко всему в комнате ужасно душно (у Бондаря всегда душно), поэтому мне трудно бодрствовать.

Я не очень хорошо вижу работу Восемь, ведь все мы стоим далеко позади, для того чтобы дать Лефу достаточно света. Но то, что мне удается разглядеть, выше всех похвал. Молча, я сравниваю работу Восемь, с различными схемами, которые мы изучали. И радуюсь, что я не на месте Лефа.

Затем телефон Бондаря гудит, нарушая жаркую тишину. Мы все подпрыгиваем, в том числе и Леф. Его рука дергается вместе с кусачками и синий провод рвется. Устройство мигает красным цветом, и Восемь ликует. Леф мертв. Она побеждает.

Леф бросает кусачки.

− Это не справедливо. Я не собирался отрезать. Я просто испугался.

Бондарь смотрит на него.

— Испуганный значит мертвый. Здесь нет места для испуга, — пока Леф продолжает ворчать, а Восемь продолжает злорадствовать, Бондарь проверяет свое сообщение. Он ругается на украинском и кладет трубку. − Семь, ты должна пойти в офис Мэлоуна.

Продвигаясь вперед с остальными, чтобы проверить бомбу Восемь, я поднимаю шокированный взгляд.

− Что? Сейчас?

Мэлоун? Я?

Урок не закончится еще минут двадцать. Пять должна попытаться разоружить мою бомбу следующей.

− Сейчас. Мы поработаем над твоей завтра, — голос не кажется радостным. Бондарь ненавидит перебои на уроках, убежденный, что его предмет требует большей концентрации, чем все остальное, что мы делаем.

Конечно, все наши инструкторы так думают, и это довольно раздражающе.

Я сохраняю нейтральное выражение лица, пока выхожу из комнаты, но желудок тут же связывает себя в узлы. Один ободряюще пожимает мою руку, и я посылаю ему улыбку, которая должна была скрыть мое нервозное состояние. Но невозможно что-либо скрыть от Первого. Нет сомнений, что именно поэтому он пытался успокоить меня.

Это не помогает. Почему из всех людей Мэлоун хочет видеть именно меня? Это не нормально. Мне это не нравится.

По крайней мере, у меня есть достаточно времени, чтобы прийти в себя, пока я направляюсь в сторону его офиса. Лагерь, который, все считают комплексом «Красная Зона», расположен как колесо с главным административным зданием в центре. На севере, прямо через дорогу от здания академии, находятся лаборатории. На западе находятся отделы хранения. А на востоке − жилые помещения и тренировочные поля. Весь периметр − это безопасность сверх безопасности. Даже я не знаю, половину систем, и даже я − при всей моей подготовке − убеждена, что попытка прорваться внутрь или наружу − самоубийство.

Сейчас приятный летний день, так что я выхожу на улицу на свежий воздух. Весь лагерь — связанный тоннель. На самом деле, многие здания, в том числе все лаборатории, существуют только под землей. Это удобно зимой, но в остальное время года мне не хватает солнца. А еще если пройти мимо блеклых зданий, колючей проволоки и вооруженной охраны, появляется красивейшая территория. На юге видны горы. Мы в окружении лесов, холмов и скалистых гор.

Офис Мэлоуна находится в центре самого здания, единственного здания со вторым этажом. Я никогда не была там. Мэлоун руководит всем лагерем, поэтому не часто контактирует с нами напрямую. Иногда он наблюдает за нашими уроками и еще заседает на наших ежегодных обзорах достигнутого прогресса с Фитцпатрик, но он никогда много не говорит. Он много раз приходит и уходит, иногда отправляется с вертолетной площадки на верхней части здания, но в остальных случаях в своей бронированной черной машине через центральные ворота.

Возле первого здания я настраиваюсь. Логически, я понимаю, что не сделала ничего плохого, но предательский шепот Три и Девять эхом отдается в моей голове. Я надеюсь, что то, зачем меня вызвали, не имеет ничего общего с ними.