Схватила сына за воротник и дернула к себе, чувствуя, как по щекам градом текут слезы и в горле дерет от едва сдерживаемых оглушительных рыданий.
— Запомни раз и навсегда: нет такого — любить больше или меньше. Нету. Нет такого — заставлять мать делать выбор, потому что она всегда выберет дитя, а потом… потом будет гнить заживо, а не жить. Он — твой отец, он породил тебя на свет…
— Насилием над тобой? Разве это был акт любви?
Я не поняла, как ударила его по щеке. Впервые в жизни подняла на него руку, и Сэм замер, как и я сама.
— Никогда не суди о том, чего ты не знаешь. Никогда и никого не суди, пока сам не надел те же сбитые сапоги и не прошел той же дорогой.
— У меня будет иная дорога. Я никогда не подниму руку на женщину.
— Никогда не говори никогда, Сэм… Я тоже никогда раньше не поднимала на тебя руку. Просто запомни: убьешь отца — убьешь и меня вместе с ним.
— А если он… если это он убьет меня, что ты будешь делать тогда?
— Если бы он хотел тебя убить, мы бы с тобой уже здесь не разговаривали. Он никогда не причинит тебе зла. Чтобы ты ни натворил, Сэм, как бы ни проклинал его, он не тронет тебя — запомни это.
— Никогда не говори никогда, мама.
— Я знаю, что говорю. Это исключение. Это то "никогда", которое не случится с тобой. Он, скорее, позволит изрезать себя на куски.
— Как ты всегда его защищаешь. Почему? Почему ты. после всего, что он сделал? — лицо сына исказилось как от боли.
— Потому что он мой муж. Потому что он отец моих детей, и я сделала этот выбор. Я была, есть и буду на его стороне, чтобы он ни совершил.
— Даже если он решит убить тебя?
— Даже если решит, я протяну ему нож и подставлю под него горло, значит, это моя вина.
— Это какое-то безумие, — прошептал Сэм, отшатнувшись от меня.
— Возможно. Но это мое безумие. И никто не имеет права меня судить, потому что никто и никогда не будет мной и не поймет, ЧТО я чувствую и ЧТО он чувствует ко мне.
— Но он тебя бросил. Нас бросил в который раз.
— Это мы его бросили… а он до последней секунды будет с нами.
— Я не понимаю тебя.
— И не поймешь… хотя, может быть, когда-нибудь. Ты даже не осознаешь сам, насколько ты похож на своего отца.
— Нам пора ехать. Нейтралы начали прочесывать лес, — сказал Зорич, но я даже не посмотрела в его сторону.
Я оперлась на руку Сэма, вставая с земли и чувствуя, как постепенно отпускает боль в груди, прижимая руку к этому месту и оглядываясь на макушки деревьев, как будто они скрывают от меня Ника живой стеной лжи и предательства, шелестя сухой листвой на ветру.
Мы приехали в закрытое поместье Рино, которое он отстроил прямо в катакомбах носферату и где мы были в безопасности. Довольно относительной. Учитывая, что у Нолду об этой войне было свое мнение, и он не принимал ничью сторону, он увидел для себя возможность выйти из-под контроля, и лишь страх перед Рино сдерживал его от того, чтобы не стать нашим врагом.
Я поднялась по ступеням, поддерживаемая Сэмом, который шел позади меня. Помню, как распахнула дверь в залу, где сидели Рино, Габриэль и мой отец.
— Как вы смели? Как вы смели использовать меня?
— Разве ты не за этим туда поехала? — спросил отец, приподняв одну бровь. И в этот раз его невозмутимость вызвала во мне волну ярости.
— За чем за этим?
— Отвлечь своего мужа, чтоб мы могли спасти твоего сына. Или я чего-то не понимаю?
Он налил себе виски, а я подошла и смахнула бутылку со стола вместе с бокалом. Раздался звон, и брызги стекла вместе с алкоголем разлетелись в разные стороны.
— Убить его с моей помощью. Вот на что вы пошли. Своего брата. Моего мужа. Отца моих детей.
— Он удерживал тебя у себя, и мы всего лишь хотели отвлечь его, чтобы ты могла сбежать с Серафимом.
Я истерически расхохоталась.
— Ложь. Ты правда думаешь, что ему нужно было держать меня насильно? Я сама хотела там остаться до утра.
— Избавь меня от подробностей и причин, по которым ты там осталась.
— Он мой муж, и эти подробности естественны, как дышать воздухом и пить воду, когда мучит жажда, которую утолить может только он.
Отец раздраженно встал из-за стола и отошел к окну, из которого было видно, как по проезжай части города ездят машины и грязь из луж расплескивается на стекло нашего окна в подземелье.
— Вы пришли его убивать? Вы действительно это сделали? Напали, когда он был почти один, потому что оставил охрану со мной? Потому что доверился мне и пришел в этот дом?
— Мы пришли освободить тебя из лап нейтрала. И на войне все способы хороши. Этот был идеальным.
— Не нейтрала, а твоего брата.
— Нейтрала. Это не мой брат. Мой брат никогда бы не сделал то, что сделал он с нами со всеми. Хотя, чего это я? Он уже поступал так, верно? Играл в свои долбаные игры, подвергая риску нас всех.
— Именно. Он спас нам тогда жизни. И вы сейчас в это верите? Верите, что Ник воюет против нас? Верите, что он способен на это? На предательство?