Возрожденное орудие

– Ты, должно быть, очень о нем заботился. – Он вспомнил нотку восхищения в голосе Куджена. Трудно было представить, что Куджен заботится о ком-то, кроме самого себя.

Уголки рта Куджена приподнялись.

– Знаешь, он завоевал мою преданность холодильником.

Джедао растерялся.

– Это было очень давно, – продолжил Куджен. – Халаш велел привести меня к нему после того, как я впервые станцевал для него. Я никогда не видел столько еды в одном месте за всю мою жизнь. Сам удивлен, что не напал на стол.

Джедао не мог представить себе Куджена с его наманикюренными ногтями, безупречной кожей и бархатными одеяниями, нападающим на что-либо; интересно, как он выглядел, когда был танцором.

Куджен смотрел в прошлое, которое мог видеть только он.

– Это был не очень хороший холодильник, «Снежная птица 823», но тогда я не мог этого знать. Когда он увидел, что я пытаюсь сообразить, сколько еды можно запихнуть в карманы или в желудок, если уж на то пошло, то отвел меня в мою комнату. Целая комната, для меня одного. Он показал мне стол, уставленный едой, и холодильник в углу. Объяснил, что я не обязан есть все за один присест. Холодильник был склонен к поломке, поэтому я решил научиться его чинить. Хорошая подготовка для будущего Нирай, полагаю.

– Ты сказал, его схватили Кел. Что с тобой случилось потом?

– То же самое, что случилось со всеми нами. Кел принесли суп, одеяла и воду в бутылках. Всякие рисовые шарики и клецки. И привели врачей. Как будто не они сами нас бомбили.

Его пальцы внезапно впились в спину Джедао. Джедао замер.

– Они разграбили имущество военачальника, – сказал Куджен. – Я не возражал против этого. Я сам воровал, чтобы выжить, когда не продавал себя. До того, как Халаш взял меня к себе. Но то, что они сделали… Халаш собирал древние документы. Некоторые из них были старше гептархата. Некоторые – намного древнее. Математика, астрономия, сборники стихов. Я обычно сидел в солярии и читал их. Халаш позволял, потому что знал, что я буду осторожен.

– А Кел не могли продать книги? – сказал Джедао. – Раз те были старые и ценные?

Теперь, успокоившись, он задавался вопросом, как сильно можно разговорить Куджена. Пока что гекзарх не выдал ничего полезного. Но чем дольше он будет говорить, тем больше может раскрыть.

– Командиру Кел было все равно, – сказал Куджен. – Они сожгли книги, потому что им требовалось топливо для их проклятого праздничного костра. Я отправился к самому крупному Келу, какого смог найти. Тогда я еще не разбирался в знаках отличия и решил, что иерархия определяется размером. Я умолял его пощадить книги. Я предложил стать его шлюхой. Он погладил меня по голове и отправил в палатки с детьми. Сказал, что я слишком молод. Молод… Как будто трахаться так чертовски трудно.

Джедао был рад, что не видит лица Куджена.

– Как бы они ни были полезны, – продолжал Куджен, – я так и не простил это всем Кел.

Джедао подумал о Дханнете, о формационном инстинкте.

– А потом? – спросил он, когда Куджен замолчал.

Он почувствовал, как тот пожал плечами.

– Кел как следует о нас позаботились – устроили в сиротские приюты, дали образование. Я поступил в Академию Нирай очень молодым.

– Мне очень жаль, – сказал Джедао. Это была единственная безопасная фраза, которая пришла ему в голову.

– Это случилось очень давно, – сказал Куджен без всякой сентиментальности. – И ты в этом не участвовал. Мы исправим мир и вернем его к тому, как все должно быть, и тебе никогда не придется терпеть то, что вытерпел я.

24

Инессер выздоровела настолько, что последние две недели врачи позволяли ей шататься без присмотра. Она посвятила себя физиотерапии с мрачной решимостью. «Я не понимаю, – сказал ей один из докторов в искреннем недоумении. – Генералы ненавидят физиотерапию». На что она ответила, что не собирается остаться хромой, если у нее есть выбор. Заживление лодыжки заняло больше времени, чем в былые годы, даже с учетом лечения. Сказывался возраст.

Брезан уступил ей лучшие покои на знамемоте. Удивительным образом предоставил возможность обставить их на свое усмотрение. Инессер мало что сделала в этом отношении – не в последнюю очередь потому, что у нее были другие дела. И все же она поручила сети проецировать на стены изображение одной из своих любимых картин. Это был лучник, натягивающий лук: обычно приписываемый Андан Чжэ Наво (а что ей не приписывали?), хотя у Инессер были веские основания полагать, что это подделка, написанная талантливым дельцом. Это давало возможность смотреть на нечто, не имеющее отношения к (современной) войне, пока она занималась дурацкими вещами вроде написания букв алфавита ногой, медитируя над порядком каллиграфических черт.

Генерал-протектор была в середине очередного раунда упражнений, когда сеть уведомила, что кто-то хочет поговорить с ней: Брезан. Он отметил это как нечто срочное.

– Войдите, – сказала она. В любом случае пора сделать перерыв.

Войдя, Брезан не поздоровался с ней, и это было необычно.

– Генерал-протектор, – сказал он. – Мне нужно попросить об одолжении.