Возвращающий надежду

— Беги, — сказал он и улыбнулся. — Моё имя — Бернар Одиго. Я постараюсь вернуть вам надежду.

* * *

Грозно смотрел Рене в лицо своему воспитаннику.

— Вы отпустили его, сьер? — мрачно повторял он, не веря своим ушам. — Моего пленного? Этого разбойника с большой дороги? Хорошо начинаете, сьер Бернар. Истинно христианское милосердие! Мы остались без заложника — вот что натворили вы, юноша, лишённый рассудка и послушания!

Взяв воспитанника за плечо, он приказал:

— Идите со мной, чтоб не натворить ещё горших бед. Пока городские крысы и Серый Плащ столкуются меж собой, мы успеем пообедать.

Они углубились в северо-западную часть города. Бесстыдная нищета, застарелая грязь и запустение городских трущоб поразили Бернара. Он привык к просторным, залитым светом дворам и комнатам замка, к запахам цветов, сена и конюшни, к сытым и благодушным физиономиям слуг; здесь же сильно пахло рыбой, отбросами и кошками. Улицы были так тесны, что двум конным не разойтись. В дверях и окнах мелькали нечёсаные женщины, в грязи копошились дети со всеми признаками золотухи, у тлеющих жаровень чернели силуэты старух.

Рене скользил по этим картинам привычным взглядом. Но не отводя глаз, не брезгуя, не презирая, всматривался в них мальчик из знатного рода, воспитанный в постоянных упражнениях чистого и закалённого тела, в хорошей мужской дисциплине. Не жалость была в нём — та, что вызывает лишь нервные слёзы, не гордость сеньора, сознающего своё право смотреть сверху вниз. Нет, совсем в ином свете предстал перед ним весь этот мир, лишённый надежды…

— Похоже, вы всем подаёте милостыню, сьер, — брюзгливо осведомился Рене. — Чего они скалятся, эти нищеброды?

4

На вывеске харчевни «Берег надежды» местный живописец намалевал несколько извилистых полос, изображающих волны, и поперёк их что-то, напоминающее якорь.

Бернар вспомнил, что и на ржавом шпиле ратуши торчит якорь из жести. Наивный этот символ, очевидно, был не только гербом города, но и мечтой, и бредом всей его полураздавленной жизни.

Бернар и Рене вошли в харчевню. Из-за стойки к ним заспешил хозяин, и Рене, грузно опустившись на скамью у очага, потребовал жаркого. Уже принявшись за еду, он взглянул на Бернара — тот лениво ковырял ножом мясо.

— Вы напрасно не прикасаетесь к солонке, — заметил Рене. — Жаркое-то пресное.

Хозяин взглядом и покачиванием головы протестовал против такой оценки его стряпни.

— Скажите, мсье, — обратился к нему Бернар, — кто придумал это красивое название — «Берег надежды»?

— О! — сказал трактирщик со значением. — Разве молодой сеньор не знает этой крайне занимательной истории? Кто же в городе не знает её? Она могла случиться только у нас…

С таинственными придыханиями, страшно округляя глаза и то и дело переходя на шёпот, он начал рассказ.

— Давным-давно, если верить легенде, горожане были так же бедны и так же несчастны. И вот однажды к старой пристани — вы знаете её, сеньор? — подошёл корабль невиданных размеров, галион или неф, и бросил якорь у дамбы. Корабль носил славное морское имя «Надежда». Это был мятежный корабль: офицеров его величества команда недавно сбросила в море. Моряки отдали жителям Старого Города весь груз соли, что имелся в трюме, со строгим наказом: никогда не платить габели и преследовать всех сборщиков налога на соль как недругов всех честных христиан И жители обещали исполнить требование команды.

Утром на горизонте забелели новые паруса: то шёл королевский флот. И в это время началась буря! Мятежному кораблю, стоявшему на якоре, оставалось или сдаться, или уйти в открытое море, чтобы погибнуть. Команда предпочла последнее. Времени, чтобы поднять якорь, уже не было, пришлось рубить якорный канат и…

— До сих пор всё верно, — перебил Рене. — А дальше детские сказки. Получи!

Он бросил трактирщику несколько монет и велел Бернару выходить. Крайне неохотно встал его воспитанник и, оказавшись на улице, потребовал продолжения.

— Вы опять! — с негодованием сказал Рене. Но увидел, что лицо мальчика — каменная маска упорства. И уступил.

— Молва передаёт, будто капитан мятежников сказал: «До тех пор жители этого города будут лишены надежды на лучшее, пока наш якорь не поднимется со дна морского, где он лежит, и пока не увидят его горожане собственными глазами стоящим, как я теперь стою на палубе, прямо напротив дамбы».

— Это тот якорь, который вы мне показали у старой пристани?

— Он самый. И если это случится, то жители будто бы обретут надежду… Бернар, вы дождётесь, что нас повесят здесь вверх ногами!

Кривыми и запутанными улочками пробирались они к ратуше. Темнело. Сильней и сильней доносился гул голосов.

— Так и есть: дерутся, — сказал Рене. — И вот к чему привело ваше бессмысленное любопытство!

На улице, что вела к ратуше, их остановили.

— Дальше нельзя, Рене Норманн, — сказали вооружённые люди. — Стойте и ждите здесь.

Движением плеча Рене оттеснил Бернара к стене. Шумно, как конь, выдохнул воздух. Вынул шпагу и присел, уперев руку в левое бедро.

— Больше энергии! — поощрил он противников. — Что у вас в руках: пики или метёлки?