Возвращение

– Так… Адам, вызывай подмогу, а я пока подержу их на мушке.

Дальнейшее помнилось смутно. В голове почему-то сидела мысль, как бы не потерять Бу-Бу, и я крепко прижимал к себе затаившегося за пазухой зверька, даже когда врач накладывал мне швы. К тому времени я потерял слишком много крови и почти ничего не соображал. Запомнил, как появился директор Диксон, что-то участливо спрашивавший, я что-то говорил, но что – напрочь вылетело из головы.

А потом наступило забытье. Но, что самое интересное, когда я очнулся на казённой постели в лазарете, причём переодетый в чистое – крыса так и была при мне, сидела за пазухой. Как это объяснить – я не знал, а спросить у медсестрички, которая помогала местному доктору – мастеру на все руки – я не решился. Вдруг она и не знает про Бу-Бу, а если узнает – заставит от неё избавиться? Кстати, вообще это самец или самка? Выясню это, быть может, но попозже.

Оказалось, я сутки провалялся без сознания, под капельницей с физраствором. Иголку из моей вены не вынимали ещё три дня, а на второй день, как я очнулся, меня навестил Диксон, а с ним какой-то мужик, представившийся следователем системы исправительных учреждений штата Калифорния. Диксон при нём держался скромно, а я, решив, что покрывать подонков не стану, выложил всё, как на духу. Следователь записал мои показания на бумаге, дал прочитать, расписаться и отбыл восвояси вместе с директором. К счастью, за всё время беседы крыса не сделала попытки меня дискредитировать, сидела за пазухой тихо, как мышь… Вернее, как большая мышь.

Генри Диксон вернулся спустя примерно полтора часа, вырвав меня из дремотного состояния.

– Маховик запущен, теперь нашей тюрьме не избежать полной проверки, – обречённо выдохнул он, словно бы обращаясь не ко мне, а к кому-то другому. – Придётся ужесточить режим, как минимум на первое время. Надеюсь, дело не дойдёт до самого высокого руководства, и нас не начнут третировать проверками.

Он снова вздохнул, вытирая пот со лба носовым платком.

– Молчун Лу мне перед смертью сказал, что он не убивал, – тихо сказал я.

– Что? Кого не убивал?

– Наверное, своих родителей, других обвинений, насколько я знаю, на нём не висело.

– Хм, не знаю, не знаю… Следствие доказало его причастность к их смертям, он провёл всю ночь в доме с трупами родителей, а перед смертью мало ли что в мозгах происходит. Может, вообразил, что их убил кто-то другой. Да и что говорить, Молчун уже отправился к своим родителям… Ладно, мистер Бёрд, поправляйтесь, думаю, денька три вы тут ещё проваляетесь. А мексиканцев, и в первую очередь Пабло Эстебана, ждут серьёзные проблемы. И кстати, – говорит он, положив что-то на тумбочку, – ваш гонорар. Может, не всё в грязи удалось найти, но большая часть здесь точно.

Диксон уходит, а я равнодушно смотрю на смятые, в пятнах засохшей грязи купюры и движением руки скидываю их на пол. Пусть он их себе засунет в одно место.

Глава VII

– Вот он! Вот он, богохульник, дьявол во плоти, исчадие ада!

Указующий перст Чокнутого Мо был направлен в мою сторону, а его паства в количестве примерно полутора десятков человек явно намеревалась меня линчевать. Отбиться – нереально, тем более мне ещё даже не сняли швы с резаной раны на левой руке. И бежать некуда, вся эта масса готовых линчевать меня людей – вернее, нелюдей – толпилась у входа в мою камеру. Оставалось лишь с честью принять смерть, и я с отчаянным воплем ринулся вперёд…

– Эй, ты чего?

Я открыл глаза и облегчённо выдохнул. Подушка подо мной была мокрой от пота, как и я сам. А мой новый сосед по камере итальянец Лука, только два дня назад доставленный в тюрьму отбывать 7-летнее наказание за вооружённый разбой, и тут же получивший от земляков прозвище «grillo» (в переводе с итальянского «сверчок»), в силу небольшого роста стоял ногами на своей шконке, только таким образом сумев дотянуться до меня и растолкать.

– Ты чего, Фил, приснилось что-то плохое?

Вытерев со лба пот, я облегчённо откинулся на подушку и, глядя в сумрак перед собой, пробормотал:

– Ага, что-то плохое. Извини, если помешал тебе спать.

– Да ладно, всё равно уже светает, через час подъём.

Я повернулся на бок, натянув одеяло до подбородка. Это в ночных кошмарах жарко, а наяву в почти неотапливаемом блоке более чем прохладно. Сон больше не шёл, не оставалось ничего другого, как вспоминать события последних дней.

Действительно, режим в тюрьме ужесточился. Теперь можно было при малейшем намёке на неповиновение схлопотать дубинкой, а за малейшую провинность оказаться в карцере. Кстати, карцеров стало вдруг резко не хватать, и в срочном порядке силами самих заключённых под это дело были переоборудованы несколько подвальных помещений.