Возвращение

– Это – да, тут – не поспоришь, – тут же согласился Киров. И в кабинете вновь повисла тревожная тишина. Но где-то через минуту Сергей Миронович подтянул к себе один из валявшихся на столе альбомов с фотографиями, как говорил их «гость», обыденного будущего, и мрачно принялся их листать. Вследствие чего и остальные невольно уставились на них. Таких альбомов «гость из будущего» приволок два комплекта. Один – обычные фотографии, для узкого круга посвященных, а второй – совпадающие почти тютелька в тютельку рисунки, на которых вместо людей были изображены всякие сказочные существа – с зеленой кожей и клыками, с большими глазами и длинными ушами, изображенные в виде прямоходящих кошек, или синекожие с какими-то толстыми отростками на голове вместо волос. И ведь как хитро – точь-в-точь на тех же местах и в тех же позах, как на фотографиях. А ещё по картинкам сразу было видно, что эти люди (и нелюди) жили очень хорошо и богато. В разы богаче, чем сегодня. И, самое обидное, вполне себе при капитализме…

– Значит, так, – хозяин кабинета хлопнул ладонью по столу, – прежде чем что-то решать, надо во всём досконально разобраться. Серж, – он боднул взглядом Кирова, – поскольку ты у нас опять на промышленности, тебе из этого, – Сталин кивнул подбородком на папки, – я отдам только то, что относится к ней. Но в первую очередь твоей задачей будет подготовка большой статьи для «Правды» по поводу увлечения рекордами и опасности головокружения от успехов. Возьмешь все факты из этих папок, и ещё сориентируем Андреева на то, чтобы в этом направлении покопалась ещё и Центральная контрольная комиссия[117], – он сделал паузу и вздохнул: – Вот не верится мне, что всё так плохо, как говорил «наш дорогой друг», – эти слова Сталин заметно выделил голосом и произнес с усмешкой. Как бы там ни было и как бы много недавно покинувший их собеседник ни сделал для их страны, мировоззренчески он совершенно точно был для них чужд. – Но и в то, что он просто врёт, я тоже не верю.

– Понятно, – Киров вздохнул. – Только, сам понимаешь, вони будет… До этого же рекордсменов везде, так сказать, на щит поднимали. Говорили, что они – лучший пример советского энтузиазма и лучшая демонстрация неоспоримых преимуществ советского строя.

– А ты напиши так, чтобы было понятно, что есть умные рекордсмены, – усмехнулся Сталин. – И есть дураки, идущие на рекорд ради трескучих фраз, личной славы и материальных благ, которыми наше государство заслуженно награждает тех, кто по-настоящему раздвигает границы возможного. И вот таких дураков в последнее время стало слишком много. А они не помогают, а вредят. Несмотря на то, что на первый взгляд очень похожи на первых. И вот за это мы будем спрашивать максимально строго. Да и вообще, лучшее, что может сделать сознательный рабочий, это строго следовать плану, исполнение которого и есть долг и честь любого советского рабочего. Понял?

Киров задумчиво кивнул. Уж что-что, а оратором он действительно был блестящим. Поэтому сразу начал прикидывать речь, которая потом станет статьей. А также где, когда и перед кем её произносить.

– Не торопись, – прервал его Сталин, сгребая со стола несколько папок и протягивая первому секретарю Ленинградского обкома. – Вот, изучи внимательно ещё раз. Сроку тебе на это две недели. Потом вернёшь эти папки мне, – хозяин кабинета развернулся к народному комиссару СССР по военным и морским делам. – Ты, Михаил, как я понимаю, ближайшие полгода будешь плотно занят?

– Да, – кивнул Фрунзе. – Разгребать придется много. Выяснилось, что Триандафилов[118], которому я поручил заниматься разработкой новой тактики, погиб в авиакатастрофе этим летом. И, похоже, вместе с ним сгорели и все переданные ему мной документы. А Тухачевский, которому я поручил заняться этой темой после Владимира Кириаковича, справился не ахти. А потом и вообще попал под репрессии. А я – помер, – усмехнулся Михаил Васильевич. – Его же преемники, испугавшись попасть под этот же молох и под влиянием наших «первых конников», которых ты продвинул на армию после моей смерти, так переделали всё ранее наработанное, чтобы ничего от тех наработок не осталось. Тухачевский же был объявлен врагом народа, так что всё, что было до этого наработано под его руководством, априори посчитали вредительским… Вследствие чего к войне вместо эффективной тактики мы имели кое-как сляпанные руины…

– Надеюсь, теперь этого не случится? – боднул наркома тяжелым взглядом хозяин кабинета.

– Нет, – серьёзно ответил Фрунзе и, улыбнувшись, добавил: – И катастрофы не будет. И-и-и… со мной, может, обойдется. Или хотя бы всё случится года на три-четыре позже…

Сталин понимающе кивнул. Их «дорогой друг» там, у себя, в будущем, отыскал в архивах и прошерстил медицинские карты всех троих «погруженных в тайну», и привёз почти тридцать килограмм медикаментов для них на несколько лечебных и общеукрепляющих курсов с самыми подробными схемами их применения. Так что шанс на то, что все они протянут слегка подольше, чем им было отведено природой, был, и неплохой…