– Господи, как ты самонадеян! Да в любых руках! Откуда ты знал, на что способно мое кресло?
Слейд ставит свой бокал на кофейный столик, поднимается и отходит к окну, в котором видны надвигающиеся на платформу черные тучи.
– Когда мы встретились в первый раз, ты возглавляла научно-исследовательскую группу в одной компании в Сан-Франциско, которая называлась «Ион».
– В каком смысле «в первый раз»? Я никогда не работала…
– Позволь мне закончить. Ты взяла меня на должность ассистента. Я печатал отчеты под диктовку, отслеживал статьи, которые тебя интересовали. Занимался организацией расписания и поездок. Варил кофе, следил за порядком в кабинете. Ну, по крайней мере чтобы там можно было пройти. – В его улыбке читается что-то вроде ностальгии. – В общем, прислуга. Но ты хорошо ко мне относилась. Я чувствовал себя практически частью команды, как будто и сам вовлечен в исследование. До нашей встречи у меня были проблемы с наркотиками. Ты, можно сказать, спасла мне жизнь.
Тебе тогда удалось создать отличный МЭГ-микроскоп и неплохой прибор для электромагнитной стимуляции. Квантовые процессоры были куда лучше тех, что мы используем сейчас, – технология к тому времени сильно продвинулась. Ты придумала задействовать депривационную капсулу и нашла способ, чтобы устройство реактивации могло работать внутри нее. Однако все это тебя не удовлетворяло. Твоя теория заключалась в том, что из-за полной сенсорной депривации в капсуле при стимуляции нейронов наведенное воспоминание вызовет невероятный, никем ранее не испытанный эффект полного погружения в него.
– Подожди, когда все это было?
– В первоначальном варианте развития событий.
Когда до Хелены доходит, что́ кроется за его словами, это оглушает ее, как удар по голове.
– Тогда я тоже искала способ сохранить память больных синдромом Альцгеймера?
– Не думаю. Компанию «Ион» интересовало применение твоего кресла в развлекательных целях, над этим мы и работали. Однако, как и в этом исследовании, максимум, чего тебе удавалось добиться – несколько более яркое переживание воспоминаний без сознательного извлечения их из памяти самим испытуемым. – Отвернувшись от окна, Слейд переводит взгляд на Хелену. – Так было до второго ноября две тысячи восемнадцатого.
– Две тысячи восемнадцатого года?
– Да.
– То есть через девять лет?
– Совершенно верно. Тем утром произошла трагическая случайность, имевшая поразительный результат. Мы проводили реактивацию памяти новому подопытному по имени Джон Джордан. Воспоминание касалось автокатастрофы, в которой погибла его жена. Все шло как по маслу, пока он не отрубился прямо в капсуле. Обширный инфаркт. Медики бросились его вытаскивать, и тут произошло нечто необыкновенное. Прежде чем они успели открыть крышку, все в лаборатории вдруг оказались в других местах, из носов течет кровь, у некоторых раскалывается голова, а вместо Джона Джордана в капсуле лежит совсем другой человек, какой-то Майкл Диллман. Все произошло буквально в долю секунды, как будто кто-то щелкнул переключателем.
Никто не мог понять, что случилось. Ни единой записи о том, что Джордан когда-либо переступал порог лаборатории. Все были сбиты с толку, пытались хоть как-то разобраться. Может, мне стоило заняться чем-то другим, но эта загадка не давала мне покоя. Я постарался отыскать Джордана, узнать, что с ним сталось, куда он делся, и выяснил поразительную вещь. Та автокатастрофа – оказалось, что он на самом деле погиб в ней вместе со своей женой, пятнадцать лет назад.
По стеклу с едва слышным стуком забарабанил дождь. Слейд вернулся и снова сел на пуфик для ног.
– Думаю, я первым догадался, что произошло. Я понял, что сознание Джона Джордана каким-то образом перенеслось назад, в то воспоминание. Конечно, наверняка мы никогда не узнаем, однако полагаю, дезориентированный возвращением, он только усугубил тяжесть аварии, и на этот раз она унесла жизни их обоих.
Хелена поднимает взгляд от коврового покрытия, с которого не сводила глаз, пытаясь осознать весь ужас откровений Слейда.
– И что же ты сделал, Маркус?
– Я был сорокашестилетним неудачником с наркозавимостью, зря растратившим свою жизнь. Я испугался, что ты уничтожишь свое изобретение, если поймешь, на что оно способно.
– Что ты сделал?
– Через три дня, вечером пятого ноября, я пришел в лабораторию и загрузил в устройство реактивации одно из своих собственных воспоминаний. Потом забрался в капсулу и вколол себе смертельную дозу хлористого калия. Боже, по моим венам будто огонь потек! Худшей боли я в жизни не испытывал. Сердце остановилось, и после выброса ДМТ мое сознание вернулось в момент, когда мне было двадцать. Так началась новая линия времени, отделившаяся от изначальной в тысяча девятьсот девяносто втором.
– Для всего мира?
– Очевидно.
– И в ней мы сейчас и живем?
– Да.
– Что случилось с той, первоначальной?
– Я не знаю. Мои воспоминания о ней стали серыми и призрачными.
– Значит, они у тебя сохранились? Память о той жизни, в которой ты был моим сорокашестилетним ассистентом?
– Да. Они перенеслись сюда вместе со мной.
– Почему же у меня их нет?