Глаза сами выхватывали детали чужой жизни, вторгаясь в чье-то личное пространство: колышущуюся от дуновений воздуха одежду, застеленные кровати, растрепанные ветром, опасно покачивающийся на самом краю обрушившегося пола обеденный стол, застеленный клетчатой скатертью, которую все еще удерживала на месте ваза с искусственными цветами; покосившиеся картины, опустевшие книжные шкафы, рассыпавшие свое содержимое по полу; тикающие часы, отмеряющие время до того, как взорвется следующая бомба или из соображений безопасности будет снесен весь этот дом. На задней стене часто висело зеркало, в котором отражался весь масштаб разрушений. Иногда выстоять могли только фасады зданий, став хрупкими, словно дешевые декорации.
В свой первый день в городе трое друзей из Гранады попали в хаос, учиненный такой же бомбардировкой, и едва не задохнулись от пыли обвалившейся кладки, которая еще долго не оседала даже после того, как они вылезли из замкнутого душного подземного убежища.
Когда они прибыли в Мадрид, самые студеные зимние дни уже миновали, но голод не отступал. Для некоторых мужчин, у которых постоянно сосало под ложечкой, это ощущение стало достаточным основанием для вступления в ряды ополченцев, поскольку там хотя бы обещали выдавать паек. И, стоя с друзьями в очереди на запись в ополчение, Антонио понял, что тоже с нетерпением ждет возможности как следует поесть. Они уже много дней не видели ничего, кроме скудных порций водянистой чечевичной похлебки.
Настроение здесь, в Мадриде, было совсем иным, нежели в Гранаде, где появилось так много новых ограничений. Если сравнивать с их родным городом, атмосфера здесь витала чуть ли не революционная, расслабленная, непринужденная, даже где-то чувственная. В гостиницах расквартировали солдат, многие из которых такой пышной отделки и изысканной позолоты в глаза никогда не видели. Сами здания покрылись трещинами, как старый фарфор.
Иностранцы были друзьям из Гранады в новинку. Им нравилось чувство локтя, объединившее их с чужаками из стран, которые они даже представить себе не могли, но казалось удивительным, что их внутренний конфликт разыгрывался теперь на общемировой сцене.
– Как думаете, зачем они сюда приехали? – спросил друзей Франсиско, озадаченный присутствием иностранцев. – Они же не хуже нас знают, что будет, если Франко войдет в город.
– Они, так же как и мы, ненавидят фашизм, – ответил Антонио.
– И если они не остановят его здесь, у нас, он перекинется и на их страны, – добавил Сальвадор.
– Как заразная болезнь, – подтвердил Антонио.
Международные бригады рвались в бой и по большей части не переживали о том, что может с ними случиться. Жителям Мадрида лучших друзей и пожелать было трудно.
Наступила первая ночь Антонио и его собратьев в залепленном плакатами городе, более крупном и светском, чем их родная Гранада. Они сидели в баре одной из старых гостиниц, и Антонио поймал свое отражение в тусклых старинных зеркалах, тянувшихся вдоль стен за стойкой. Хотя отражение было мутным, лица друзей казались счастливыми и расслабленными, точно принадлежали трем не знающим забот приятелям, пришедшим сюда, чтобы хорошо провести время: они выглядели как обычные, немного потрепанные парни в слегка измятых рубашках, с заглаженными назад волосами. Им льстило приглушенное, смягчающее контраст освещение в баре, которое скрадывало черные провалы вокруг глаз, резко обозначившиеся из-за голода и усталости.
Антонио быстро потерял интерес к своему отражению. Его внимание привлекла группка девушек, стоявших у двери и занятых разговором. Пока он просто наблюдал за ними в зеркало, они держались естественно, но он знал: стоит им заметить, что их разглядывают, все тут же изменится.
Он слегка подтолкнул локтем Сальвадора и понял, что тот тоже не может оторвать от них глаз. После стольких дней тряски в тесноте грузовика и мыслей о предстоящем сражении эти девушки казались почти невозможно притягательными.
Для таких, как они, жизнь с началом войны стала только лучше. С тех пор как прибыл первый полк ополченцев, да и теперь, когда в Мадрид подтянулось еще множество молодых мужчин из разных стран, дела у них пошли в гору. Спрос значительно превышал предложение, и хотя многие женщины в мирные времена скорее бы умерли, чем согласились торговать своим телом, некоторые из них оголодали настолько, что шли-таки на сделку с совестью.