Возвращение

За секунду до того, как Мерседес остановилась, он ощутил легкое похлопывание по плечу. Мария Родригес. Он понятия не имел, как долго она там простояла и заметила ли, что он наблюдал за Мерседес. Интересоваться не стал. И так почувствовал себя любителем подглядывать в чужие окна.

– Давайте помогу, – сказал он, забирая у нее корзинку с покупками, чтобы скрыть смущение. – Похоже, тяжелая.

– Вот спасибо, – поблагодарила старуха за любезность. – Уж не знаю, откуда в ней столько буйства. Так внутри все и клокочет. А она это потом танцем выплескивает. Сам видишь – клад, а не девчушка.

Хавьер кивнул. Ее слова не оставили сомнений: Мария знала, что он наблюдал за ее юной протеже.

Когда Мария открыла дверь, Мерседес не успела еще отдышаться после танца. От нее чуть пар не шел. Хавьеру показалось, что робость ее улыбки странно сочетается с той откровенной сексуальностью, свидетелем которой он оказался благодаря подсматриванию в окна.

Всю прошлую неделю Мерседес неотступно думала лишь об этом гитаристе, и то, что он вернулся и сидел сейчас на низеньком стуле, настраивая гитару, казалось ей в порядке вещей. Словно ни один из них и не покидал эту самую комнатку в течение последних семи дней.

Они обменялись короткими приветствиями, и Мария Родригес заняла свое место в углу, готовая внимать и смотреть.

– Что мне сыграть? – спросил Хавьер.

– Сигирийю, – твердо ответила она.

Хавьер низко склонил голову над гитарой и улыбнулся про себя.

Мерседес с первых аккордов подхватила ритм, и скоро уже ее увлек танец.

Когда бы Мерседес ни бросала взгляд на Хавьера, он был целиком поглощен игрой, а когда он поднимал глаза на нее, она, казалось, витала мыслями где-то очень далеко. Они и не подозревали, что их интерес друг к другу взаимен.

Подняв в очередной раз глаза на девушку, Хавьер заметил ее ставшие чеканными движения и безупречное тактирование. Ее сапатеадо, быстрая работа носком, подошвой и пяткой, оставалась столь же безукоризненной, какой была ранее, но сейчас Мерседес будто что-то сдерживало. Она казалась более скованной, робкой, под стать своей улыбке. Бросив взгляд туда, где должна была сидеть Мария, Хавьер обнаружил, что она исчезла из комнаты. Он прекратил играть, отсутствие дуэньи придало ему смелости.

– Подойди, присядь, – мягко распорядился он, указывая на пустующий стул по соседству.

Мерседес удивилась как неожиданной паузе, так и его приглашению подойти. Настолько близко друг к другу они еще не сидели. Она не колебалась ни секунды. Пусть она не всегда поступала так, как ей велят, выслушивать указания старших она привыкла.

Как только девушка села, он потянулся и взял ее за руку, которая отчаянно дрожала. Тут он понял, что ему нечего сказать и что он прервал танец исключительно для того, чтобы подержать ее за руку.

– Ты очень красиво танцуешь, Мерче.

Ничего другого ему на ум не пришло.

Он крепко сжал ее руку, а потом, точно потеряв на миг голову – сам готов был это признать, – поднес ее к губам и поцеловал, но не тыльную сторону ладони, а внутреннюю. Он переспал не с одной дюжиной женщин, но даже для него этот жест получился удивительно интимным.

Мерседес непроизвольно протянула ему и вторую руку, и теперь Хавьер сжимал их обе в своих ладонях. Они посидели так с минуту, впервые смотря друг другу в глаза, и любые слова были бы лишними.

Стоило Марии вернуться в комнату, Мерседес поднялась на ноги. Хавьер снова взял в руки гитару, и уже через час они снова разошлись в разные стороны. Несмотря на свою цыганскую кровь, Хавьер знал, где проходят границы дозволенного.

Их первое совместное выступление должно было состояться на следующей неделе, а пока у Мерседес намечалось еще одно важное событие. За три дня до означенной встречи с Хавьером ей исполнялось шестнадцать. В праздновании участвовала вся семья, и, как ей было давно обещано, в тот день за завтраком на столике в кафе ее ожидал объемный мягкий сверток.

Она разорвала бумагу, и из свертка показалось бесподобное платье танцовщицы фламенко. Классическая модель: черный горох на красном фоне, в точности о таком Мерседес всегда и мечтала. Девушка приложила его к себе и крутанулась. Она уже остановилась, а воланы с вшитой в них проволокой еще с секунду жили своей жизнью – раскачивались из стороны в сторону, подпрыгивали вверх и вниз.

– Спасибо, спасибо! – благодарно восклицала она, обнимая разом и мать, и платье.

Наблюдать и чувствовать восторг дочери было приятно, но про себя Конча увлечение Мерседес танцами считала поводом для расстройства. Она заметила, что дочь стала проводить с Марией Родригес куда больше времени, чем раньше.

Перед первым выступлением Мерседес и Хавьер должны были встретиться у дома Марии, всего в нескольких шагах от «пещеры», где уже собиралась толпа. Большинство привлекла сюда его репутация, но нашлись и те, кого заинтриговало творческое содружество великого токаора[51] из Малаги и местной девушки.

Когда прибыл Хавьер, из задней комнатки Марии, уже переодевшись, вышла Мерседес.