Возвращение

Платье село идеально, обтянув каждый изгиб ее тела, подчеркнув линии груди и бедер. Разительное вышло преображение, и она прекрасно осознавала, какое впечатление произведет на Хавьера, когда вошла в комнату в алом наряде, с горящими от возбуждения щеками.

– Ты выглядишь… чудесно, – проговорил он.

– Спасибо, – ответил она, зная, что так оно и есть.

Тогда она подошла к нему поближе, исполненная решимости и жгучего нетерпения в преддверии их выступления.

Он не раздумывал: протянул руку и погладил ее по волосам. Она шагнула еще ближе и почувствовала, как его пальцы касаются подбородка. Безотчетно слегка откинула голову назад.

Поцелуй Хавьера своей силой и накалом совершенно потряс ее. До этого у Мерседес лишь раз был поцелуй в губы, и он оказался разочарованием; этот же полностью захватил ее, завладев телом, разумом и душой. Длился он долгие минуты или считаные секунды – значения не имело. Ощущения были столь яркими, что жизнь ее теперь разделилась надвое: до и после прикосновения его мягких губ к ее губам.

Им было пора выходить. Мария Родригес, вперед них знавшая, что` между ними непременно произойдет, сопровождала их к «пещере».

Разочарованным не остался никто. Мерседес танцевала с небывалой самоотдачей. Гитарист и танцовщица идеально друг друга дополняли.

Во время их второго выступления «пещера» оказалась переполнена. На этот раз среди зрителей затерялся Эмилио, и даже он со всей своей предвзятостью по отношению к этому парню, нагло занявшему его место, увидел, что союз у этих двоих сложился необыкновенный. Временами между Мерседес и Хавьером искрило так, что и до пожара было недалеко. Эмилио скользнул к выходу еще до того, как стихли аплодисменты. Ему совсем не хотелось попасться на глаза сестре, а уж позволить ей заметить его реакцию – и того меньше.

Пока Пабло и Конча пребывали в уверенности, что их дочь находится у себя в комнате и, взявшись за ум, наконец занимается учебой, она танцевала в Сакромонте в компании Хавьера Монтеро. То, что кто-нибудь проговорится им о случившемся, было лишь вопросом времени. Так оно и вышло.

– Да тебе всего шестнадцать на днях исполнилось! – кричал отец, когда Мерседес пришла домой поздно вечером.

Она-то понадеялась, что родители уже будут спать, а те сидели и ждали ее. Зрелище отцовского гнева пугало еще и потому, что Пабло редко выходил из себя.

– Это всего лишь танцы! – оправдывалась девушка.

– А сколько этому твоему лет? Он-то должен соображать, что творит, – не унимался Пабло.

– Как не стыдно было так нас обманывать, – выговаривала ей Конча.

– Ну и позор! – подхватил только что вернувшийся домой Игнасио. – Танцуешь с чертовым цыганом!

Мерседес знала, что защищаться бессмысленно. Ее обложили со всех сторон.

Единственным человеком, понимавшим ее непреодолимую тягу к танцам, был Эмилио, но он почувствовал, что грядет, и ушел к себе. С тех пор как его променяли на какого-то чужака, в нем копилась обида. Сестринская любовь так легко уступила место романтическому наваждению, не отпускавшему теперь Мерседес ни на секунду.

– Ступай к себе в комнату. И не смей выходить оттуда, – приказал Пабло.

Мерседес не спорила: сделала точно то, что было наказано. Хавьер тем вечером уже уехал обратно в Малагу, так что свою спальню ей было покидать незачем.

Она два дня просидела у себя в комнате. Еду для нее Конча оставляла за дверью. Через час возвращалась – и находила тарелки нетронутыми.

Есть Мерседес не хотелось совершенно. Девушка лежала на кровати и рыдала до полного изнеможения. Одним махом родители лишили ее двух вещей, составлявших смысл ее существования: танцев и Хавьера. Если она не может танцевать со своим хитано, то вообще не будет танцевать. А если она не может танцевать, – ей и жизни не будет.

Как-то ближе к вечеру в ее дверь постучали. В комнату вошел Эмилио. Увидев его, Мерседес села на кровати. Глаза ее опухли от слез.

Он стоял у изножья кровати, скрестив на груди руки.

– Послушай, я знаю, каково тебе.

Мерседес недоуменно моргнула.

– Знаешь? – тихо переспросила она.

– Да, – подтвердил он. – И я поговорю с родителями. Я видел, как ты танцевала, выступая с Хавьером. Это было редкое зрелище.

– В каком смысле?

– Это было… э-э-э… – безуспешно силился он.

Эмилио вдруг почувствовал неловкость перед сестрой.

– Это было что?

– Это было… само совершенство. Или что-то очень похожее. То, что есть между тобой и… Хавьером.

Мерседес не имела представления, как ей реагировать на неуклюжий комплимент брата. Она видела, как непросто тот ему дался.

Эмилио сдержал свое слово. Он побеседовал с отцом наедине, зная, что из двоих родителей Пабло менее рьяно, чем Конча, противился занятиям Мерседес танцами.

– Вы не можете просто взять и запретить что-то подобное, – объяснил он отцу. – Ничего не выйдет.

Заступничество Эмилио заставило Пабло пересмотреть свое отношение. Одно уже описание того, как Мерседес танцевала, наполнило отца гордостью. Прошло несколько дней, и Конча, пусть и скрепя сердце, согласилась встретиться с Хавьером.

Глава 14