Возвращение

Оскар встал, Таавет с вызовом взглянул на него, но неожиданно встретил дружелюбную улыбку.

— Приятно было с вами побеседовать, — сказал Оскар. — Всегда приятно беседовать с разумными людьми, и поскольку говорят, что Вяли скоро покинет наш город, то для всех нас было бы большой радостью видеть редактором отдела культуры нашей газеты именно вас. Но это останется лишь мечтой, ведь у вас такая интересная работа.

Таавет изобразил на лице нечто вроде ответной дружелюбной улыбки и собрался было сказать: «Черта с два, интересная работа…» — но Оскар уже испарился, оставив его сидеть в тоскливом одиночестве, с гудящей головой, и думать о том, что пройдет чудовищно много времени, прежде чем он закончит кандидатскую. Вечный младший научный сотрудник, пробормотал он про себя, налил рюмку водки, огляделся по сторонам в поисках компаньона, но, насколько он понял по оживленным голосам, все были заняты писанием стихов на актуальную тему, и ему пришлось пить одному, одному подцеплять вилкой кусок селедки, одному отправлять его в рот и жевать. Он с тоской посмотрел на Марре: девушка, подобно ангелу, парила среди люстр, на светлых волосах плясали все оттенки радуги, платье напоминало цветок на небесном лугу… Внезапно Таавет схватил со стола листок бумаги, из тех, что были положены туда для викторины, что-то нацарапал на нем, сложил вчетверо, большими печатными буквами вывел имя Марре, затем подозвал девушку с почтовой сумкой на плече и отдал ей письмо.

На какой-то миг он ощутил необъяснимое удовлетворение, когда увидел, как девушка-почтальон подошла к столу Марре, протянула ей письмо и как Марре его прочитала, но затем его стало мучить сомнение, не забыл ли он написать свой номер, и если да, то как же Марре узнает, кому посылать ответ, ведь девушка-почтальон не знает Таавета в лицо, к тому же она уже разгуливала в другом конце зала… Но что самое ужасное — Марре и не думала писать ответ, казалось, она о чем-то размышляла, в самом деле что-то тут было не так… Он закрыл глаза и долгое время сидел так, затем открыл, но стал смотреть только перед собой, на стол, на остатки салата в тарелке, кусочки ветчины, блюдо с селедкой, где от селедки осталась лишь голова с торчащим изо рта цветком бессмертника. Селедочная голова, думал Таавет, все еще не смея поднять глаза. Селедочные головы — это пьяницы, у всех во рту по цветку бессмертника. Мысли путались…

— Номер 48, вам письмо!

Таавет встрепенулся, взглянул наверх, взял письмо и поспешно развернул его.

Дорогой друг,

я была приятно удивлена, что Вы меня не забыли. Завтра я собираюсь быть дома, и если Вы хотите зайти, то приходите в обеденное время. Желаю хорошего праздничного настроения. Марре. Кстати, мой номер — 1.

Все было замечательно. Таавет посмотрел на Марре и поймал ее сияющий взгляд. Он хотел встать, чтобы подойти к ней, однако остался сидеть, с отвращением уставясь в рюмку водки. Он был не настолько пьян, чтобы делать глупости. Он остался сидеть. Зазвучали первые звуки вальса, и он решил, что уйдет отсюда, напишет Марре что-нибудь в извинение… Оскар наклонился к Марре, и они пошли танцевать. Первая пара — Марре и Оскар… Черт побери, почему люди пьют, но, возможно, он еще не настолько пьян и смог бы пригласить на танец свою любимую… Но он понял, что может произвести на Марре плохое впечатление, а этого он не хотел.

Таавет написал, что у него был крайне утомительный день и надо возвращаться в отель, поблагодарил Марре за приглашение, еще раз извинился и затем подозвал девушку-почтальона.

— Ого, наши ученые, я гляжу, ведут весьма бойкую переписку, — съязвил репортер, вернувшийся вместе с редактором к столу. — Не с Вярихейн ли, если не секрет?

— Может, и с Вярихейн, — тупо ответил Таавет.

Редактор налил в рюмки водку, налил с верхом и расплескал на скатерть.

— Интересно, что это нашло на Оскара, я этого пройдоху никогда еще таким не видел.

— Честное слово, у меня такое чувство, будто он видит меня насквозь, а как он старался все разузнать, вероятно, он не так и глуп, подумал и пришел к выводу, что я не тот человек, который стал бы плясать под его дудку, и теперь будет искать другие пути… Во всяком случае, внутренний голос мне подсказывает, что здесь заварится каша, — произнес репортер, и заметно было, что он всерьез обеспокоен. — Послушайте, Кюльванд, мы тут подумали, что сейчас самое подходящее время смыться отсюда, не знаю, как вы…

Таавет не дал репортеру закончить и сказал, что с удовольствием присоединится к ним.

— Ну, по последней, — сказал репортер.

— Здравствуй, Таавет, — произнес Хейнмаа, неожиданно подсев к научному сотруднику.

— Здравствуй, — выдавил из себя Таавет, он уже успел позабыть о существовании Хейнмаа.

— Хочу тебя поблагодарить, — продолжал Хейнмаа как-то слишком уж медленно и спокойно, — я бы уже давно это сделал, но, как ты мог заметить, я был занят.