— Вы просто устали, — тихо сказала женщина. Репортер взглянул на нее, увидел, что в очередной раз попусту растратил свои слова, отхлебнул джина и сказал, что хочет в ванну.
— В ванну?!
— Да, я бы хотел пройти в ванную, — настойчиво повторил он. Хилле встала, в недоумении посмотрела на репортера, но тут же как будто сообразила, прошла в ванную комнату, и оттуда тотчас же послышался шум воды.
Что со мной, думал репортер, неужели я действительно пришел к решению, что должен бежать от самого себя… Он влез в ванну, вода обхватила его, стало душно, репортер сел, опустил голову на колени, вода коснулась подбородка, в голове было пусто, словно из нее вымыло все мысли, вокруг была лишь вода, перед глазами возник берег моря, сверкающий песок, зеленые волны и синее-синее небо. Брызги летели ему в лицо, а кругом было лишь бескрайнее море.
Внезапно он почувствовал, будто что-то коснулось его спины, затем услышал тихий всплеск и увидел ноги с красными ноготками, потом перед глазами возникли руки с розовыми ноготками и чьи-то губы коснулись его шеи. Он не решался пошевелиться, думал, что видит сон и что уже в следующий миг чары рассеятся, но следующего мига не наступило. И он взял эти маленькие руки в свои.
Потом они лежали, обняв друг друга. Репортер гладил влажные волосы женщины, чувствовал исходящий от подушки слабый запах духов: это запах сна, думал он.
— Дорогая, — сказал он шепотом. Нежное молчание длилось долго, их тела соприкасались, готовые в любую минуту откликнуться на малейшее движение друг друга, которое мгновенно переросло бы в безграничную нежность.
— Мой милый, — едва слышно произнесла женщина, — у тебя конечно же есть знакомые на радио, достань мне билет на следующий «Четверг — день смеха», я так мечтаю хоть раз увидеть этих остряков, подумай, это же бесподобно, когда он выходит на сцену и рассказывает, как ночью стучатся в чью-то дверь и спрашивают, нужны ли хозяину дрова… Ты ведь знаешь эту шутку… Пожалуйста, только не забудь, у тебя теперь есть мой адрес, и ты можешь прислать по почте… Ты не представляешь, как я мечтаю попасть туда!
Сон кончился, репортер молча встал, прошел в ванную комнату и стал одеваться.
— Ты куда? — услышал он из другой комнаты.
— Раздобывать билет на «День смеха», — ответил репортер и заметил, что один носок у него промок насквозь.
— Послушай, мы с тобой изрядно надрались, — сказал редактор репортеру, когда они вышли из «Долины предков» и смешались с шумной и горланящей толпой, высыпавшей из ресторана. Никто, казалось, не торопился домой, а может быть, просто не мог примириться с тем, что вечер для них уже кончился, впереди их ждет тоскливый сон, к тому же пьяный сон так быстро не придет и дом не скорый поезд, который, свистнув, умчится прочь.
— Меня очень заботит Кюльванд, — заметил репортер, — у него был какой-то растерянный вид.
— Да-да, не так-то легко приноровиться к ритму жизни нашего городка, — вздохнул редактор. Немного помолчав, он снова открыл рот, хотел что-то сказать, но не сказал.
Они пожали друг другу руку и, слегка пошатываясь, зашагали каждый в сторону своей постели, впервые за долгое время оставшись наедине со своими мыслями.
Редактор Пеэтер Вяли шел, понурив голову, и свежий весенний ночной воздух остужал его горящие щеки, но не голову, горевшую от сумбурных мыслей. Ну и неразбериха у меня в голове, попробовал подшутить он над собой, но шутка вышла грустной, горькой, беспомощной, возможно, это и не была шутка, а точное определение собственного внутреннего состояния, длившегося вот уже несколько недель. Он не понимал, почему его все раздражало, порой, в самый неожиданный момент, ему хотелось все расшвырять вокруг себя, разбить, смять, выкинуть из окна; он даже старался не выходить на свой балкон, боясь, что не сможет противостоять желанию броситься оттуда вниз. И что самое плохое — он прекрасно знал, чем обусловлено это его состояние.