Возвращение алтаря Святовита

Погрузив в полуторку ящик, после устных инструкций и краткого рапорта, составленного Вознесенским, младший лейтенант умчался в сторону Радваничей, да и я стал собираться. Всё, что можно было сделать – сделано, в дальнейшем я становился больше обузой, чем нужным элементом в механизме танкового подразделения. Подобно вышедшему из реки медведю, стряхивающим с себя воду, батальон начал освобождаться от примкнувших к нему во время марша беженцев. Прибывшие из Пинска грузовики со снарядами обратно повезли людей. Наконец тронулась последняя машина, куда поместились женщины с детьми, и началось какое-то бурное движение. Это касалось и разрозненных стрелковых, а также артиллерийских частей. У них были свои места дислокации, по плану развёртывания. При всей правильности этого мероприятия (хороший или плохой был план, сложно судить), к завершению развёртывания войск командование четвёртой армии имело чёткий фронт. Требовалось только отладить взаимодействие, которого, к сожалению, по многим причинам, одна из которых отсутствия связи – не было. В итоге получилось, что самый сильный в мире русский солдат не знал, куда эту силу правильно применить. Вскоре суета стала ослабевать, зато в воздухе сильно стало ощущаться напряжение, будто скоро должно что-то произойти. И в ожидании этого, с шоссе, в сторону поляны свернула «эмка». Из НП дивизии привезли приказы, а вместе с ними известия о потерях. Но самым трагичным стало то, что из Южного городка эвакуировали не все семьи. Никто не ожидал, что мы сдадим свою территорию врагу. Многие так и остались прятаться по подвалам с начала артобстрела. И новость, что вроде бы санаторий, где чудесным стечением обстоятельств отдыхали жёны четвёртого батальона, пуст, аж ветер гуляет, не прибавил хорошего настроения. Ведь многие друг друга знали. Вознесенский с какой-то надеждой посмотрел в мою сторону, ожидая то ли знака, то ли просто слова, подтверждающего о спасении его семьи, и я не сдержался, кивнул головой, подняв большой палец вверх, и отошёл в сторону грузовика, давая понять, что надо переговорить.

– Капитан, как ты смотришь на то, чтобы помочь нашим выбраться из городка этой ночью?

– Шутишь? Мы сегодня же выбьем эту сволочь, только перья полетят.

– Не до шуток, Вячеслав Иванович.

– Ты мне не веришь?

– Верю, только когда за городок бой начнётся, шансов выжить у них не прибавится.

– Воздух! – закричал сержант, маскирующий броневик у дороги.

Над поляной раздался рёв пикирующих бомбардировщиков. Земля вздрогнула, и за взрывами бомб уже ничего нельзя было услышать. Вознесенский что-то кричал, махая рукой, призывая прятаться под деревьями, и сам, в конце концов, следуя моему примеру, вжался в траву, прикрывая руками голову. Стоявший на самом виду, шагах в сорока от нас химический танк утонул в клочьях подброшенной вверх земли, и когда они пробарабанили по кузову стоящей за нами машины, да и нам досталось, Т-26 лежал кверху гусеницами, перевёрнутый как спичечный коробок. Всё длилось секунды, несколько «юнкерсов» прицельно отбомбилось и улетели, а мне показалось, что время намеренно остановилось, давая прочувствовать всю полноту ужаса. Чтобы понять, какие ощущения получает оказавшийся под бомбёжкой человек, помимо страха за свою жизнь, а он присутствует, как бы ты ни старался запрятать его куда подальше, – можно хлопнуть себя ладонями по ушам и сразу же упасть на пол, плашмя, словно на батут. Одновременный звон в голове и боль во всём теле, это и будет лишь малая часть того, что достаётся при близком разрыве бомбы. Едва опасность миновала, как мимо поверженного танка в сторону броневика, где местность стала словно перепахана, побежали два санитара. Вокруг бронемашины зияли воронки, но она как стояла на своём месте, так и продолжала. Взрывная волна лишь уничтожила получасовой труд по маскировке, слизав пласты дёрна, да осколки добавили несколько дыр в слабой броне. Случись налёт немного раньше, батальон так бы легко не отделался. Отряхивая с себя землю вперемешку с травой, Вознесенский поднялся на ноги.

– Твою мать! – выругался он. – Где же прикрытие с воздуха? Где эта хвалёная сто четырнадцатая? Соколы бздливые! Командирам рот доложить о потерях!