«Возвращение чудотворной» и другие рассказы

Вне себя от ярости и даже (впервые в жизни) забыв перекреститься, отец Игнатий выбежал из храма. И у самого крыльца, радостно виляя хвостом, к нему бросился верный Рыжик.

– Пошел вон! – крикнул священник и пнул его ногой, вымещая на собаке душившие его бессильную злобу и обиду. Рыжик жалобно взвизгнул. А тем временем его хозяин уже стоял на обочине дороги, по которой, обгоняя друг друга, неслись машины, и махал рукой:

– Стой! Стой!

Одна из легковушек резко притормозила.

– Вам куда? – спросил водитель сквозь приоткрытое окно.

– К «Якорю»! – крикнул отец Игнатий, садясь в машину.

В следующий миг легковушка уже неслась по дороге. Вот она миновала мост через узкую, но бурную речку Соломбалку, по которой, налетая друг на друга, исчезая в темной воде и вновь выныривая на поверхность, плыли льдины. И вдруг…

– Стой! Стой! – закричал отец Игнатий водителю. – Остановись!

Потому что в этот миг он увидел в окно, как по другому берегу Соломбалки бежит Рыжик. Еще миг – и он прыгнул на льдину…

Машина остановилась. Отец Игнатий выскочил из нее и сбежал с невысокого берега к самой кромке воды:

– Рыжик! Рыжик! Назад!

Услышав голос хозяина, рыжий песик устремился вперед и прыгнул на самый край проносившейся мимо льдины. Увы, он не рассчитал прыжка. В следующий миг льдина перевернулась…

– Рыжик! – отчаянно крикнул отец Игнатий. – Рыжик!

Но ответом ему был только треск разбивающихся друг о друга льдин…

* * *

Спустя два дня после гибели Рыжика отец Игнатий явился в епархиальное управление. К его удивлению, епископ встретил «пропадавшего и нашедшегося» священника по-отечески радушно. И принялся расспрашивать отца Игнатия о том, как он жил и что делал после их последней встречи. Когда же тот закончил, растроганный его рассказом Владыка Поликарп промолвил, от волнения перейдя на «ты»:

– Вот что, отче. Ты уж прости меня, старика. Может, я тогда слишком строго с тобой поступил… Прости.

Вслед за тем он достал из ящика стола два хрустальных фужера и граненую бутылку с коньяком. И, разлив по фужерам ароматный янтарный напиток, поднес один из них отцу Игнатию.

– Твое здоровье, отче!

Отец Игнатий поднес фужер к губам… и в этот миг ему вспомнились бурная река и несущиеся по ней льдины. А еще – бегущий по ним рыжий песик… На глаза отца Игнатия навернулись слезы. И он поставил фужер на стол.

– Простите, Владыко, – дрогнувшим голосом сказал он изумленному епископу Поликарпу. – Но я… я это больше не могу.

Возвращение чудотворной

нтиквар Борис Семенович Жохов, больше известный, как Жох, слыл человеком расчетливым и хладнокровным. Дело и деньги для него были прежде и превыше всего. Однако сейчас он ощущал себя мальчишкой, который, застыв у прилавка «Детского мира», наблюдает, как улыбающаяся продавщица берет с полки чудесную игрушку, о которой он так долго мечтал, кладет ее в огромную цветную коробку и обвязывает ее блестящей яркой лентой. Еще миг – и эта коробка ляжет в его дрожащие от волнения руки… Разумеется, Борис Семенович прекрасно понимал – пока радоваться рано. Ведь он еще не получил ЕЕ… Впрочем, дело было спланировано настолько хорошо, что Жох не сомневался в успехе. И предвкушал его.

Тут ему отчего-то вспомнился Яков Иванович Ефимовский, который в начале 90-х годов первым открыл в их городе Н-ске антикварную лавку. А Борис Семенович тогда работал у него продавцом. Поговаривали, будто Ефимовский, в прошлом сотрудник местного музея, происходил из старинного священнического рода. И что в двадцатые годы его дед-протоиерей угодил в ссылку на Соловки за отказ сотрудничать с советской властью, да так там и сгинул. В это охотно верилось, поскольку старый антиквар, подстать своему предку-священнику, был человеком на редкость честным и бескомпромиссным. Ефимовский не брал на реализацию старинные вещи, если имел хоть малейшее подозрение, что они – краденые. И не скупал по дешевке у несведущих людей редкие и ценные предметы старины. Хотя вполне мог бы хорошо заработать на их перепродаже.

Богоматерь Владимирская. Константинополь. Первая треть XII века

– Лучше с убытком торговать, чем с барышом воровать, – не раз поучал он втайне негодовавшего на хозяйскую щепетильность Бориса Семеновича. – Бог правду любит. На людскую хитрость есть Божия премудрость.

Жох усмехнулся, вспомнив, какой смертью умер старый антиквар… Интересно, молил ли он тогда своего Бога о помощи? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Ефимовского убили. И его Бог не помешал этому. Хотя, казалось бы, должен был спасти человека, который так в Него верил… Что ж, это лишний раз доказывает, что Бога нет. Вот и Борису Семеновичу тоже никто не воспрепятствует. Право слово, забавно: ни растяпы-уборщицы, ни священники даже не догадаются, что у них из-под носа похитили древний чудотворный образ. Что ж, как видно, покойный Ефимовский ошибался. И людская хитрость все-таки посильнее хваленой Божией премудрости…

* * *