— Работа... — покачала головой Исабель. — Мои руки нужны на ранчо. А из беременной да кормящей какой работник? Ну, с Лало уж мы решились — одного-то надо. Знаешь, я и не мечтала, что у меня будет хотя бы один ребенок. Ну да ты меня понимаешь, сама знаешь, о чем может мечтать девушка из «Твоего реванша».
— Да, — согласилась Эрлинда. — А я всегда любила детей. Но знаешь... — она нахмурилась, — дети такие хорошие, пока маленькие, а потом...
Она не договорила, а нарочито захлопотала у плиты. Исабель почувствовала, что подруга что-то хотела сказать, но затем передумала. «Наверно, она недовольна Тино», — решила она.
— Ну что ты, Тино ведь такой хороший, способный мальчик, в следующем году он, наверно, будет поступать в университет.
Но Эрлинда на это только вздохнула.
— Не знаю, — ответила она. — С ним что-то происходит. Я спрашивала его, в чем дело, но он только отмалчивается. Это так тяжело. Ведь он всегда был открытым, ласковым, а теперь... я и сама не знаю. Вечерами пропадает где-то, а когда я начинаю спрашивать — молчит. Не нравится мне все это. Ты же знаешь, сейчас такое время, мало ли в какую он может попасть компанию.
Больше Исабель ничего не спрашивала, а Эрлинде было тяжело рассказывать о своих подозрениях, тем более что наверняка она ничего не знала.
Мужчины в комнате вели другой разговор.
— Ты вчера упомянул о том, что у инспектора были какие-то соображения насчет причин аварии, — начал Густаво. — Что там было с машиной Рикардо?
— Похоже, его «форд» ударила сзади другая машина, — сказал Рохелио, — На «клыках» бампера следы. Сначала думали — грязь, но экспертиза установила, что это краска — темная краска. Они объявили розыск машины темного цвета с побитым передом, но пока ничего не нашли. — Темная краска, — механически повторил Густаво — которую приняли за грязь, значит... коричневая.
— Да, странный цвет для машины, — задумчиво сказал Рохелио.
Густаво сжал кулаки.
— Я видел их, видел! — Он вскочил и нервно заходил комнате. — Если бы я только знал раньше! Я видел их так, как сейчас вижу тебя. Рядом, буквально на расстоянии шага. Теперь мне все ясно.
— Что тебе ясно? — недоуменно спросил Рохелио
— Это он. Федерико Саморра.
Рохелио невесело рассмеялся:
— Ты все еще не можешь забыть его. Нет, тебя преследует призрак. Саморра давно сидит в тюрьме, ты же знаешь, его приговорили к пожизненному заключению.
— И тем не менее это был он, — в голосе Густаво звучала такая уверенность, что Рохелио начал верить ему — и Исабель тоже его узнала.
— Ты хочешь сказать... — вслух думал Рохелио, — что Саморра бежал? Ну, это нетрудно узнать в полиции. Им наверняка это известно. Но даже если это так, наверняка был объявлен розыск. Ему не уйти далеко.
— В том-то и дело, — с жаром говорил Густаво, — его трудно узнать — он изменился, да и одет, как бедный батрак: небритый, в старой шляпе. Мы бы и сами не узнали его, если бы не голос.
Густаво подробно рассказал шурину о встрече на главной площади Сьюдад-Виктории.
Значит, вы с Исабель встретили их непосредственно после аварии, — сказал Рохелио. — Но кто был второй?
Трудно сказать, — ответил Густаво. — Его я никогда не видел. — Высокий, очень худой, маленькая голова с гладко зачесанными волосами. Чем-то он похож на пастора, хотя и без сутаны.
— Пастор без сутаны... — повторил Рохелио. — очень-то это много. Но в любом случае я сегодня же сообщу обо всем инспектору Грильо. Возможно, они успеют их перехватить.
Они не знали, что уже несколько часов назад под покровом ночи коричневая машина с разбитым передом пересекла границу Мексики. Гонсалес воспользовался тем пограничным пунктом, через который обычно проходил груз наркотиков — там, где у него было все схвачено.
Рохелио вдруг стал замечать, что стареет. Разумеется, мысли о неизбежной старости приходили ему в голову и раньше, но все эти годы ему казалось, что времени впереди еще достаточно, что она наступит не сейчас, а еще через неопределенное количество лет. И вот теперь, после гибели брата он почувствовал себя старым.
Когда-то в ранней юности он попал в автомобильную катастрофу и провел несколько лет в инвалидном кресле. К счастью, удачная операция позволила ему вновь встать на ноги, но сейчас ему казалось, что он снова вернулся в прежнее беспомощное состояние. Нет, он не стал калекой. Напротив, теперь, оказавшись в семье старшим, Рохелио был деятельным как никогда. Но груз свалившейся ответственности давил его.
Смерть брата-близнеца потрясла Рохелио. Ведь с самого рождения они с Рикардо всегда были вместе. И даже став взрослыми, они продолжали быть не только братьями, но и лучшими друзьями — между ними сохранялось то понимание друг друга без слов, какое характерно для близких родственников, выросших под одной крышей, и тем более для близнецов.