Посторонний человек сказал бы, конечно, что это невозможно. Таких женщин, как Лус, не бросают. Ведь она, помимо своей красоты, таланта, блеска, ума, обладала еще одним замечательным качеством, которое так подкупает мужчин: Лус, воспитанная матерью, была еще и превосходной кулинаркой. Чего нельзя было сказать о ее сестре Дульсе, детство которой прошло в доме отца и которую не научили никаким домашним делам.
Выходит, Лус была безупречной женщиной, совершенной во всех отношениях. Однако было и у нее одно место, один неразрешимый комплекс, один постоянно гнетущий страх, известный лишь ей одной.
Он был связан с событием из ее прошлого, о котором она никогда никому не рассказывала.
Врожденная гордость не позволяла ей поделиться этими, переживаниями даже с Пабло, и, быть может, именно это, губительно действовало на их семейные отношения.
Дело в том, что страхи Лус касались самой сокровенной стороны жизни — интимных отношений.
Она, внешне такая чувственная, так страстно исполнявшая на сцене роли пылких влюбленных женщин, в реальной жизни боялась того, что называют «исполнением супружеского долга».
И хотя она всей душой была привязана к Пабло, ей был неприятны его мужские прикосновения.
Это продолжалось уже несколько лет, и даже рождение ребенка ничего не изменило.
Догадывался ли об этом Пабло? Лус не знала. Видимо нет. Ведь она была прекрасной актрисой и всегда притворялась, что все в порядке.
В первые месяцы супружеской жизни Пабло, счастливый, утомленный долгими бурными ласками, нежно целовал ее и спрашивал:
— Скажи, Лусита, тебе хорошо со мной?
Она неизменно отвечала:
— О, любимый, очень!
Сама же в это время с облегчением думала: «Слава Богу на сегодня все кончено».
И, глядя на задремавшего мужа, с ужасом думала о том, что назавтра опять наступит ночь, и ей снова придется вновь терпеть это.
То, что для других людей было супружеским счастьем , для нее действительно обернулось супружеским долгом — только долгом, ничего более. Тягостной, неизбежной обязанностью...
За окном спальни вставало солнце.
И сейчас, проснувшись будто от внезапного толчка, Лус вспомнила все подробности той поездки за город... Поездки, которая надломила что-то в ее душе, поколебала ее веру в жизнь и любовь...
Она вспомнила, как после всего происшедшего она, оскорбленная, опустошенная, уткнулась лбом в прохладное оконное стекло.
А за окном заходило солнце. Такое ласковое и такое равнодушное...
Тогда за ней ухаживал Эдуардо Наварро. Он был богат, респектабелен и обходителен. Сама вежливость, сама предупредительность.
По сравнению с импульсивным и бесшабашным Пабло, который тогда казался еще совсем мальчишкой, Эдуардо выглядел настоящим джентльменом.
В нем было что-то серьезное, взрослое, аристократическое. К тому же у него явно были серьезные намерения, и вся семья Линаресов радовалась этому. Эдуардо был бы для Лус хорошей партией: родственники единодушно считали, что он сможет обеспечить девушке спокойную, стабильную, благополучную жизнь, не то что бедный студент-медик Пабло.
Эдуардо умел со знанием дела поговорить об искусстве, о философии, о литературе! Пабло же в ее присутствии краснел, начинал заикаться и терял нить разговора. Вконец смешавшись, он хватался за свою гитару, как за спасительную соломинку, и начинал нервно перебирать струны.
Лус было всего девятнадцать, и ее покорила еще непривычная для нее мужская самоуверенность Эдуардо Наварро. Она сделала выбор в его пользу.
Бедняга Пабло был отвергнут.
И началось чинное и официальное ухаживание Эдуардо.
В тот день, когда он привез ее в загородный пансион, жизнь казалась прекрасной, все окружающие провожали их восхищенными взглядами. Лус отчетливо помнила каждую деталь того вечера. Все началось с того, что Эдуардо брызнул на ее платье водой и сказал, что ей необходимо переодеться...
Лус и тогда не сомневалась, что между ними что-то должно произойти. И она не боялась, она так верила Эдуардо который казался ей самый прекрасным, самым умным, самым благородным человеком на свете. Кому, как не ему стоит отдать не только свое сердце, но и тело...
Она верила, что он будет ее спутником до конца никогда не оставит, всегда будет ей опорой.
Но как она ошиблась!
Сейчас перед ее внутренним взором, точно стоп-кадр из далекого, виденного в детстве фильма вставали картины того дня.
Вот Эдуардо на своей роскошной машине подвозит ее загородному пансиону. Она вглядывается в его лицо, хочет понять, что он думает, что чувствует, а он загадочно улыбается.
Ей, глупой, казалось, что это взгляд любви. И это самый человек всего через несколько дней бросит ее, позорно убежит, думая только о спасении своей жалкой жизни.
Вот Эдуардо подводит ее к фонтану...
— Лусита, тебе надо переодеться!
Неужели она не понимала, что это значит? Да нет, она понимала, ведь она пошла с ним в отдельный номер, она дала ему раздеть себя. Она чувствовала его руки на своем теле.
Или все-таки в тот миг она не понимала, что происходит? Или понимала, но считала это естественным? Или даже сама хотела этого?