Возвращение Дикой Розы

После того, что произошло дальше, все стало казаться Лус сценой из дешевого бульварного романа, из пошлой мелодрамы.

— Что с тобой, Эдуардо? — пролепетала она, когда сняв с нее платье, он прильнул к ней, тяжело дыша. Он ответил как-то хрипло, так что голос его изменился до неузнаваемости:

— Не притворяйся!

Она и не притворялась. Она действительно еще не до конца понимала, что именно должно сейчас произойти.

Он бы не поверил, скажи она ему об этом, но когда он повалил ее на постель, для нее это было неожиданностью.

Но она любила его, любила!

Он казался ей принцем, любовником из оперы и одновременно все понимающим, надежным, уверенным в себе человеком. Таким, который будет понимать и уважать ее и которого она будет любить до конца своей жизни. Иначе она никогда не переступила бы порог той комнаты в роскошном загородном пансионе.

И что же? Не прошло и пары недель, как этот принц, этот человек, суливший надежду и опору, проявил себя малодушным предателем. Нет, не просто эгоистом, а жалким, презренным трусом. Куда девался его аристократизм, его лоск, когда он на брюхе выползал из хижины, где были заперты они с сестрой, бросив двух беззащитных девушек, бросив свою невесту на поругание и верную гибель!

Он бежал оттуда, даже не вспомнив о них. Он радовался, что ему удалось спастись — ведь обвал в горах произошел, потому что он пел или кричал от радости!

Подумать только, что именно с этим человеком Лус легла в постель — невенчанная, вверившись его благородству. Он был первым, и она так обманулась в нем.

Надо было забыть, вычеркнуть из памяти, из души, из сердца человека по имени Эдуардо Наварро. Но это не получалось. Всякий раз, когда мужские руки ласкали ее, Лус вспоминался трус и предатель. Неужели так будет всегда?

Даже в постели с верным и смелым Пабло она не могла отвязаться от мысли, что тот, кто ласкает ее, рано или поздно предаст.

Нет, нет, не нужно об этом думать. Нельзя вспоминать, что было прежде.

Но опять возникает эта ноющая боль в сердце. Опять за любовью мерещатся обман, пустота, ничто.

Но нельзя раскисать, никак нельзя.

Нужно успеть так много сделать!

Ведь близится отъезд в Вену — город ее мечты.

Вена, Вена, город вечной музыки! Твои улицы и переулки — артерии, по которым пульсируют потоки звуки вдохновения! По твоим тротуарам и по сей день прогуливаются, отмеряя шагами ритмы и такты, Моцарт, Гайден и Бетховен. И, может быть, где-то во дворе, под деревьями вальсируют с дамами в декольтированных платьях Штраус-отец и Штраус-сын...

И они примут в свою компанию ее, Лус, ведь ей вскоре; предстоит петь со сцены Венской оперы!

Лус отбросила одеяло и опустила ноги на мягкий ворс ковра.

Она встала и заставила себя улыбнуться, гоня прочь ночную тоску и страхи.

Глупости все это, жизнь прекрасна!

Лус глубоко вздохнула и, пробуя голос, пропела несколько тактов «Венского вальса».

Она не знала, что за дверью спальни, затаив дыхание и прислушиваясь к каждому шороху, стоит ее муж Пабло...

Чата Суарес в отличие от своей подруги Лус пока отказалась от карьеры оперной певицы. Правда, она была не так талантлива, как Лус, однако могла бы украсить театральную сцену любой из латиноамериканских столиц. Нет, Чата вовсе не рассталась с мечтой выйти на профессиональную сцену, она ее просто на время отложила. Они с Антонио решили, что сначала они займутся семьей, а затем, когда Антонио как следует встанет на ноги, Чата сможет реализовать себя как певица.

Пока же она реализовывала себя как жена и мать. Приятно было войти в их просторную солнечную квартиру; Чата умела создать в ней уют, так что сразу было видно - дом ведет не просто умелая хозяйка, а добрая и счастливая женщина. Все у Чаты получалось на удивление легко. А на ней были дом, двухлетняя малышка Пепита, и к зиме должен был родиться еще один ребенок — Чата решила не растягивать появление детей надолго, чтобы, как она сама говорила, «отмучиться с пеленками раз и навсегда». Другая бы на ее месте постоянно жаловалась на усталость, на то, что она ничего не успевает, а Чата справлялась со всеми делами почти без посторонней помощи — они с Антонио мечтали о собственном доме и поэтому старались экономить. Но Чата не унывала. И только совсем недавно, когда ей стало тяжело поднимать девочку, Чата согласилась нанять няню для Пепиты.

Они с Антонио решили, что после рождения маленького Чата снова начнет подрабатывать пением — будет петь в церковном хоре по праздникам, если будет время, станет давать уроки музыки соседским девочкам. Няня в этом случае, разумеется, будет нужна.

С подругами Чата теперь виделась редко. Лус, та вообще уехала по контракту в Вену. И хотя скучать у нее не было времени, все же она ощущала недостаток общения. Поэтому, когда в дверь позвонили и Чата увидела Рохелио Линареса, которого вслед за Лус и Дульсе называла «дядя Рохелио» она непритворно обрадовалась.

— Как я рада! Проходите, пожалуйста, — захлопотала Чата. — Пепита, познакомься, это дядя Рохелио, он приехал к нам из Мехико.

Крошка Пепита, унаследовавшая легкий и приветливый характер матери, улыбнулась дяде и представилась: