Возвращение Дикой Розы

Все тогда плакали, и она тоже начала всхлипывать, хотя и не совсем понимала, что происходит. Ведь дедушка теперь на небесах, и ему, наверное, там очень хорошо: все вокруг такое голубое, а облака такие мягкие! Интересно, как они пахнут, эти белые облака? Наверное, так же, как сладкая вата на палочке, которую папа покупал ей в парке: чуть- чуть жженым сахаром.

— Мы идем в парк? — спросила она у родителей, когда они свернули за угол. — Мамочка, попроси папу, пусть он разрешит мне покататься на лодке!

Это было ее заветной мечтой. Пабло охотно катал ее на качелях и каруселях, но никогда — на лодке. Он не мог забыть, как сам в детстве едва не утонул.

Но Лус сказала:

— Нет, доченька, мы идем к тете Дульсе.

Роза обрадовалась: 

— У нее день рождения? А что мы ей подарим? Покажи мне подарок!

Пабло улыбнулся:

— Ты просто погостишь у нее несколько дней. И тетя Дульсе будет так рада, это и станет для нее лучшим подарком. А день рождения у нее одновременно с маминым, они ведь сестры-близнецы.

Розита обдумала это сообщение и серьезно попросила:

— Я тоже хочу сестру-близнеца. Мама, роди мне, пожалуйста, близнеца!

Родители рассмеялись. Дочка удовлетворенно кивнула, приняв их смех за знак согласия.

Немного погодя она спросила:

А мы долго будем гостить у тети Дульсе?

Лус подхватила ее на руки и прижала к себе:

 — Нет, маленькая. Ты там останешься одна. Мне нужно ехать на гастроли. А папа будет навещать тебя каждый день после работы.

Личико ребенка омрачилось. Маленький лобик Розы собрался в скорбные морщинки:

— Мамочка, зачем ты всегда уезжаешь?

— Но, малышка, это ведь моя работа.

Девочка не поверила. Она сделала собственный вывод:

— Ты не любишь нас с папой.

На глаза Лус навернулись слезы:

— Что ты говоришь, Розита! Я очень вас люблю! Маленькая моя, любимая моя глупышка!'

Пабло молчал отвернувшись. Этот разговор опять всколыхнул его самые болезненные переживания.

Недаром же говорят: «Устами младенца глаголет истина»! Их дочурка — чуткое существо. Что если она нечаянно угадала правду?

А вдруг Лус действительно его разлюбила?

Да и умеет ли она вообще любить?

Роза уперлась ручонками в мамины плечи и угрюмо, односложно потребовала:

— Пусти.

Встав на тротуар, она засунула руки в кармашки своего нарядного платьица и дальше семенила самостоятельно — маленький, гордый, независимый человечек.

Жилище Дульсе представляло собой полную противоположность как уютному дому Розы Линарес, так и роскошному особняку Пабло и Лус.

Все здесь было вверх дном.

Комнаты заставлены разномастной мебелью — дорогой и дешевой вперемешку.

Дульсе, которой с детства не были привиты хозяйственные навыки, обставляла квартиру согласно своему капризному художническому вкусу.

Сама квартира была большой, светлой, двухэтажной: над жилыми комнатами располагалась мастерская со стеклянным потолком, где Дульсе писала картины.

И все же квартирой в полном смысле слова назвать это было сложно. Помещение напоминало скорее лабиринт, в котором нужно было пробираться сквозь нагромождение предметов разных эпох и стилей.

Лус, когда они с Пабло арендовали особняк, постаралась создать внутренний ансамбль: каждая мелочь гармонировала со всеми остальными предметами и по цвету, и по форме. К тому же там все было подчинено идее комфорта.

Дульсе о комфорте не думала совсем.

Она приобретала каждую вещицу ради нее самой — для нее дом был не единым целым, а скорее музеем, коллекцией.

Увидела как-то на распродаже старинное бюро со множеством мелких ящичков, явных и потайных — и была очарована его таинственным характером. Тут же не задумываясь купила и поставила в кабинет Жан-Пьера.

«Как хорошо ему будет работаться за таким бюро! — думала она. — В ящички он разложит свои ручки, карандаши, скрепки и ластики, а вот эта выдвижная емкость как раз подойдет для дискет».

А то, что Жан-Пьер работал на компьютере и вид современного аппарата никак не будет вязаться со старинным потемневшим резным деревом, ее ничуть не заботило.

А вот стулья из гнутых металлических трубок остро модернистского дизайна. Это любимцы Дульсе — угловатые, асимметричные. Они стоят в столовой и как-то странно контрастируют со скатертью из изысканных брабантских кружев, складками ниспадающей с круглого обеденного стола.

Каким-то образом сюда же затесался вместо торшера гигантский медный индийский подсвечник в виде пузатого шестирукого Шивы.

А на шею Шивы надето африканское ритуальное ожерелье из крупных перламутровых раковин.

Множество разномастных светильников — вверху, внизу, справа, слева. Дульсе любила, чтобы освещение варьировалось в зависимости от настроения.

Под потолком — какая-то странная конструктивистская люстра. Похоже, что она собрана из консервных банок и металлической стружки. Какой-то набор конусов и цилиндров, в которые вкручиваются лампочки.

Из стены торчит причудливое деревянное бра, вырезанное не то из отполированной коряги, не то из узловатого корня какого-то неведомого дерева.

Зато на столе — светильник из чугунного литья в виде античной обнаженной нимфы.