Как-то, гостя у Дульсе во время очередной поездки Лус, маленькая Розита простудилась, и Пабло принес сюда лампу синего света, чтобы прогревать ребенку горлышко. Теперь и этот медицинский прибор использовался в качестве ночника.
Казалось странным, что Дульсе, по натуре такая цельная, в вещах предпочитала такое дробление и разнобой.
Не было ли это симптомом начальной стадии распада личности, не могло ли это быть сигналом тревоги?
Пабло часто размышлял об этом. Ведь Дульсе была художницей, а картина, которая представала взору всякого, кто входил в ее дом, граничила с безвкусицей.
Зато маленькая Розита просто обожала квартиру тети Дульсе. Здесь было столько таинственного и загадочного. Открой какую-нибудь дверцу шкафа — и тут же наткнешься на великолепное сокровище. Недавно, например, девочка случайно, обнаружила китайскую чашку, о которой Дульсе вовсе позабыла. На первый взгляд чашка как чашка, а нальешь в нее воды — и внутри появляются золотые рыбки.
А один раз тетя Дульсе попросила Розиту помочь:
— Будь добра, принеси пуговицы вон из той серебряной шкатулки!
Девочка открыла шкатулку — и оттуда раздалась музыка! Восторгам не было конца.
К тому же Розите безумно нравилось, что тетя Дульсе не заставляет соблюдать порядок, а разрешает брать, что захочется и передвигать как понравится. Какое несравненное удовольствие построить себе шалаш из багетов, в которые оправляют картины, а «крышу» покрыть вышитым шелковым покрывалом! И, главное, обедать не за столом, как положено, а прямо там, внутри, поставив тарелку на пол!
Короче говоря, девочка любила и тетю Дульсе, и ее необычный дом.
Но на этот раз все было иначе.
Дульсе радушно распахнула им дверь. Она была, как всегда, в своих вечных джинсах, в просторной длинной футболке и шлепанцах.
— Кто к нам пришел! — воскликнула она и присела на корточки, протягивая руки к своей маленькой племяннице, чтобы обнять ее.
Но Розита обниматься не пожелала.
Не говоря ни слова, она обошла тетю и мрачно прошествовала вглубь квартиры.
Взрослые, переглянувшись, последовали за ней.
Она прошла прямиком к лестнице, ведущей наверх, в мастерскую.
Дульсе в это время работала над большим абстрактным полотном. Огромный холст вертикально-вытянутого формата был закреплен прямо на стене, от пола до потолка. Над верхней частью картины Дульсе трудилась, стоя на стремянке.
— Вот так Микеланджело расписывал потолок Сикстинской капеллы, — шутила она.
Розита направилась прямиком к стремянке.
Пыхтя от напряжения, она по-обезьяньи вскарабкалась по деревянным ступенькам и уселась на верхней площадке, повернувшись ко всем спиной.
Лус всплеснула руками:
— Слезай немедленно, упадешь!
Дочка никак не реагировала. Она делала вид, что внимательно изучает мазки масляной краски на холсте и что в мире нет ничего важнее этого занятия.
Дульсе метнулась за дверь и через минуту вернулась, держа в руках забавного маленького чертика. Бесенок был меховой, пушистый, с глазами-бусинками. Дульсе только вчера купила его на выставке скандинавского прикладною искусства: хитрое северное существо пленило ее своим шутовским проказливым видом.
— Розита, посмотри, кто у меня есть! — поманила Дульсе. — Его называют домовым и говорят, что он по ночам пьет молоко. Спускайся скорей, пошли в кухню, нальем ему молока в блюдечко, а то он проголодался.
Девочка покосилась на домового. Ей стоило больших усилий сделать вид, что игрушка ее ничуть не заинтересовала. Однако она героически взяла себя в руки и вновь с равнодушным видом уставилась в стену.
— Розита, дорогая, — сказал Пабло, — у нас нет времени, маме пора собираться на самолет. Неужели ты не хочешь попрощаться с мамой?
Детские плечики вдруг стали мелко-мелко вздрагивать. Однако девчушка быстро подавила рыдания. Это была настоящая мексиканка, мексиканка до мозга костей. Она не хотела, чтобы ее видели плачущей.
Шмыгнув носом и судорожно вздохнув напоследок, она начала спускаться вниз.
— Ну, иди же к маме, моя умница! — позвала Лус.
Девочка взглянула на нее так, что Лус от неожиданности испуганно отшатнулась.
В детском взгляде были злость и презрение.
Роза решительно тряхнула головой с темными блестящими кудряшками и твердыми шажками направилась не к матери, а к тете.
Перво-наперво она забрала у Дульсе чертенка. А потом обхватила Дульсе за ногу и прижалась к ней всем своим маленьким тельцем:
— Вот моя мама! — объявила она.
Дульсе выглядела растерянной и отчего-то виноватой.
Пабло сжал виски руками.
Лус порывисто всхлипнула и опрометью бросилась вон из комнаты.
Эвелина Пачеко шла по центральной улице Буэнос-Айреса и внимательно разглядывала витрины магазинов. Она была занята одним из самых приятных занятий в жизни любой девушки: покупкой приданого для своей будущей свадьбы.