Возвращение домой

– Не совсем. Я просто хотел удостовериться, что мы поняли друг друга. Между нами не должно быть никаких недомолвок, двусмысленностей и натянутости. Дело не только в тебе и во мне, мы не должны забывать обо всех тех, кто находится в доме. Все мы проведем вместе еще несколько дней, и я не хочу, чтобы атмосфера в Нанчерроу как-то изменилась. Понимаешь, о чем я?

– Да, Эдвард.

– У моей матери очень острый глаз, когда дело касается взаимоотношений между другими людьми. Я не хочу, чтобы она провожала тебя недоуменными взглядами или задавала мне провокационные вопросы. Ты ведь не будешь ходить как в воду опущенная и разыгрывать из себя леди Шалотт?[43]

– Нет, Эдвард.

– Ты умница.

Джудит молчала, обуреваемая противоречивыми чувствами.

С одной стороны, ей стало легче: Эдвард не собирается игнорировать и презирать ее до конца жизни, он остался ее другом. И не станет думать, будто она «корчит из себя невинность». (Это прихотливое выражение Джудит подцепила у Хетер Уоррен, которая, в свою очередь, узнала его от своего брата Пэдди. У Пэдди была подружка, которая вскружила ему голову, но он от нее так ничего и не добился. «Корчит из себя невинность, черт бы побрал эту вертихвостку!» – пожаловался он сестре, исходя раздражением и злостью, и Хетер при первой же возможности сообщила все увлекательные подробности подруге, ясно давая понять, как раздражает мужчин подобное поведение.)

Поэтому Джудит почувствовала облегчение. Кроме того, она была тронута тем, как здраво Эдвард отнесся к ситуации; конечно, он волновался в первую очередь из-за матери и гостей, но ведь при этом, пусть самую малость, подумал и о ней, о Джудит.

– Ты совершенно прав, – согласилась она.

– Значит, – улыбнулся он, – в семье воцаряется мир?

– Вы же не моя семья.

– Ну, почти что…

Сердце ее переполнилось любовью к нему. Она подняла руки, притянула его к себе и поцеловала в гладко выбритую щеку. От него пахло лимонной свежестью. Эдвард и ясный свет утра прогнали Билли Фосетта далеко-далеко, и любовь снова торжествовала в ее душе. Она откинулась на подушки.

– Ты уже завтракал?

– Нет. Сначала нужно было уладить все это.

– Я умираю с голоду, – сказала Джудит и, к собственному удивлению, обнаружила, что, в общем, так оно и есть.

– Ты говоришь, точно Афина. – Он поднялся. – Я пошел вниз. Сколько тебе нужно времени?

– Десять минут.

– Я тебя подожду.

1939

Выпускной вечер в «Святой Урсуле» состоялся по традиции в последний день летнего триместра – в конце июля и всего учебного года. Это высокоторжественное событие подчинялось освященному временем церемониалу. Собрание родителей и учениц в актовом зале, молитва, одна-две речи, вручение наград, пение школьного гимна, благословение епископа и, в завершение всего, чай в столовой или в саду, смотря по погоде. А потом все разъезжаются по домам – на летние каникулы.

Формулировка приглашения на это ежегодное торжество была также неизменной: «Правление женской школы Св. Урсулы и мисс Мьюриэл Катто (магистр искусств, Кембридж)… объявляют выпускной вечер… в актовом зале в 14.00… Просьба быть на месте к 13.45… Письменные ответы на приглашение присылать на имя секретаря директора…»

Роскошная толстая открытка с золотой каймой; рукописный, стилизованный «старинный» шрифт с затейливыми завитушками. Некоторым родителям это приглашение напоминало высочайшее повеление.

И все же они послушно явились строго в назначенное время. Без десяти два величественный, отделанный дубовыми панелями зал был уже набит битком, и, несмотря на открытые окна, здесь стояла невыносимая духота, ибо – молитвы смертных были услышаны – за окном царил прекрасный летний день, в небе не виднелось ни облачка. Обыкновенно в зале гуляли сквозняки и бывало холодно, точно в неотапливаемой церкви, а единственными украшениями служили оконный витраж, изображающий мученическую кончину святого Себастьяна, доски почета да пара школьных спортивных наград. Но сегодня зал буквально утопал в цветах – садовые в вазах, оранжерейные в горшках, – и в жарком воздухе стоял их тяжелый, почти одурманивающий аромат.

В северном конце зала находилось возвышение вроде сцены с парой деревянных лестниц по бокам. Там, стоя за кафедрой, мисс Катто читала ежедневную утреннюю молитву, раздавала распоряжения на текущий день, объявляла выговоры, благодарности и вообще поддерживала в своем заведении порядок. Сегодня перед этим возвышением было поставлено множество горшков с геранями, так что оно напоминало настоящую клумбу, а в глубине – ряд величественных кресел для почетных участников церемонии: епископа, председателя правления школы, лорда-наместника графства, леди Бизли (на плечи которой возложили выдачу наград) и мисс Катто. Появления этой достославной компании и дожидались собравшиеся в зале.