Возвращение домой

– Эдвард Кэри-Льюис, – представился Эдвард, но руки не протянул.

– Очень рад…

Билли Фосетт беспокойно заерзал, ища, чем бы занять руки, заметил свой стакан с виски, от души к нему приложился и смачно, с глухим стуком поставил его обратно.

– И где ты живешь, Эдвард?

– В Нанчерроу, Роузмаллион.

– Никогда не слышал, дружочек. Мало где бываю в последнее время. Чем ты зарабатываешь себе на жизнь?

– Я учусь в Кембридже.

– А-а, дремлющие шпили. Незабвенные голубоватые холмы. «Бродя среди наречий и племен…»[55]. – Фосетт прищурился, будто обдумывая что-то. – Не найдется ли у тебя сигареты, Эдвард? Мои, похоже, кончились.

Не говоря ни слова, Эдвард вытащил и протянул ему пачку «Плейерс». Не без труда Билли Фосетт извлек из упаковки одну штуку, потом полез в отвисший карман и достал оттуда металлическую зажигалку, похожую на какое-то орудие пытки. Ему потребовалось сконцентрироваться и приложить немало усилий для того, чтобы провернуть колесико и извлечь пламя, а потом приставить к нему кончик сигареты (которая к тому времени была уже изрядно помята и пожевана), но в конце концов его старания увенчались успехом. Он глубоко затянулся, закашлялся, хлебнул еще виски и положил локти на стол, будто собираясь сидеть тут вечно. Начались душевные излияния.

– Мы с Джудит были соседями, – поведал он Эдварду. – Когда она жила со своей тетей Луизой. В Пенмарроне. Славное было времечко! Чудесная женщина была Луиза. Мой лучший друг. Да чего уж там – единственный друг! Знаешь, Джудит, если б не ты, я бы ведь, пожалуй, женился на Луизе. Мы были так привязаны друг к другу!.. Я смертельно по ней тосковал, никогда мне не было так одиноко. Так горько…

Голос его дрогнул. Он поднял веснушчатую руку и смахнул непрошеную слезу. Его опьянение достигло стадии сентиментальной слезливости, когда начинают упиваться жалостью к самому себе и выпрашивать у окружающих сочувствия. Джудит не поднимала глаз от стакана с шенди. Она не хотела видеть Билли Фосетта и была слишком потрясена и пристыжена, чтобы встретиться взглядом с Эдвардом. А Билли Фосетт все продолжал молоть языком, теперь его мысль скакнула в другую сторону.

– …Не то что тебе, а, Джудит? Для тебя все сложилось по-другому. Ты все себе хапнула. Лихо ты это провернула, знала, где твоя выгода. А я не в счет, я – ничто, нуль! Ты все мне изгадила. Даже не хотела говорить со мной на Луизиных похоронах. И прикарманила наследство… Луиза обещала, что позаботится обо мне, а сама ни шиша мне не оставила! Ни одной даже распроклятой награды, что Джек выиграл в гольф!.. – На миг он умолк, предаваясь раздумьям о несправедливости судьбы, потом выпалил: – Хитрая сучка!

С губ его сорвалась слюна и приземлилась на столе, совсем близко от руки Джудит.

Последовало долгое молчание, потом Эдвард слегка пошевелился на своем месте и тихо проговорил:

– Ты же не желаешь больше выслушивать это дерьмо, а, Джудит?

– Нет, – покачала она головой.

Неспешно Эдвард поднялся на ноги, возвышаясь над старым пьянчугой.

– Мне кажется, вам пора, – намекнул он учтиво.

Билли Фосетт поднял к нему багровое лицо, на котором изобразились недоумение и растерянность.

– Пора?! Ах ты, самонадеянный молокосос, мне будет пора, когда я буду готов, а я еще не закончил.

– Нет, закончили. И пьянствовать, и оскорблять Джудит… А теперь уходите.

– Да пошел ты…

Эдвард взял его за воротник обвисшего пиджака и рывком поднял на ноги. Не обращая внимания на протесты Билли: «Убери руки, не смей ко мне прикасаться… обращаться с человеком точно с каким-то жуликом… да я на тебя в суд подам…» – он аккуратно вывел наглеца из-за стола, потащил к открытым дверям и вытолкнул на мощеный тротуар; ошалевший Фосетт, не в состоянии держаться на ногах, плюхнулся в сточную канаву. Вокруг было немало людей, и все они стали свидетелями его позора.

– И не вздумай возвращаться, – пригрозил Эдвард. – Чтоб твоей поганой рожи тут больше не видели!

Но даже растянувшись навзничь в кювете, Билли Фосетт все еще хорохорился.

– Вот сволочь! Мерзавец! – вопил он. – Я же не допил свой виски!

Тогда Эдвард вернулся, широко шагая, в бар, взял стакан с остатками его виски, вынес обратно на улицу и выплеснул содержимое стакана в лицо Билли Фосетту.

– На, допей, – сказал он. – И убирайся домой.

На этом несчастный Билли Фосетт отключился.

Джо Уоррен в ту пору неторопливо шел по Фиш-стрит, возвращаясь домой от своего приятеля Роба Пэдлоу, у которого провел вечер. Выйдя около «Старого баркаса» на ведущую в гавань дорогу, он как раз успел стать очевидцем увлекательной сцены. Столпотворение перед пабом, какой-то старикашка, лежащий навзничь в канаве, и высокий светловолосый молодой человек в сорочке без пиджака, выплескивающий ему в лицо виски из стакана, а затем решительным шагом возвращающийся в паб.