Возвращение домой

Тодди молчала. Джудит взглянула на нее – ее обветренное, загрубевшее лицо было печально, в глазах блестели слезы. Она сразу же раскаялась, что завела весь этот разговор.

– Прости, ради бога. Я совсем не собиралась все это говорить… – Она задумалась, пытаясь найти тему повеселее. – По крайней мере, что бы ни произошло, я никогда не буду нуждаться, тетя Луиза завещала мне все свое состояние. – Однако, сказанное вслух, это прозвучало ничуть не весело, наоборот – отвратительно меркантильно. – Пожалуй, не лучшее время заводить об этом речь…

Тодди с жаром возразила:

– Ничего подобного. Никогда не следует забывать о практических вещах. Всем прекрасно известно, что счастье не купишь, но лучше уж горевать в достатке, чем в нищете.

– «Внутренняя независимость – самое главное», – внушала нам директриса в школе. Но материальная независимость тоже крайне важная вещь. Я узнала это на собственном опыте. Я смогла купить Дауэр-хаус, и теперь у меня есть свой дом, так что мне нет нужды проситься жить к кому-нибудь. Мне с самого детства казалось, что важнее этого ничего нет на свете.

– Так оно и есть.

– Сейчас я как бы топчусь на месте, выжидаю. Потому что невозможно двигаться вперед, строить планы, пока я не буду точно знать, что стало с мамой, папой и Джесс. Одно несомненно: когда-нибудь, от кого-нибудь я узнаю. И если оправдаются худшие ожидания и я никого из них больше не увижу… по крайней мере, я десять лет потратила на то, чтобы смириться и научиться жить без них. Но ведь и тут сплошной эгоизм, им-то от этого не легче.

– На мой взгляд, – сказала Тодди, – тебе надо сосредоточиться на собственном будущем, на том, что тебя ждет после войны. Но я знаю, как это трудно в молодом возрасте. Мне легко говорить. Я немало прожила на свете, тебе в матери гожусь. Я могу оглянуться назад и взвесить, осмыслить все, что произошло со мной в жизни. И хотя в ней было немало печального, все имело свой смысл. А что касается тебя, то, насколько я могу судить, ты вряд ли долго проживешь одна. Выйдешь замуж за прекрасного человека, заведешь детей, будешь жить в своем доме и видеть, как они растут.

– Все это слишком далеко, Тодди. Запредельные дали. Немыслимые мечты. Сейчас самое большее, на что у меня хватает воображения, – это мечтать о том, как я буду выбирать в магазине «Либерти» занавески для своего дома.

– По крайней мере, эта светлая перспектива вселяет надежду. Надежда – очень важная вещь. Надеяться – значит хранить верность. А эта проклятая война не может длиться вечно. Я не знаю, как и когда, но она кончится. Когда-нибудь. Может быть, даже раньше, чем мы предполагаем.

– Надеюсь. – Джудит посмотрела по сторонам. Палата пустела, посетители прощались и уходили. – Я совсем забыла о времени. – Она вспомнила, что у Тодди назначена встреча в офицерском клубе, и ее охватило чувство вины. – Ты опоздаешь к своему полковнику! Он подумает, что ты его обманула.

– Полковник подождет. Но пожалуй, мне и в самом деле пора. Теперь тебе получше?

– Да, все хорошо. Спасибо, что выслушала меня.

– Ну, тогда ладно… – Тодди подобрала свою корзинку и поднялась, потом наклонилась, чтобы чмокнуть Джудит в щеку. – Поправляйся. Мы еще поговорим, если захочешь. Скоро я приду опять и принесу тебе какой-нибудь жгучий романчик, чтобы было чем заняться.

– Спасибо, что навестила.

Тодди повернулась, пересекла палату и вышла через дверь в дальнем конце. Джудит повернула голову на подушке и поглядела в окно, на небо, полное звезд; высоко в сапфирной синеве сиял Южный Крест. Она вдруг ощутила странную, неимоверную усталость. И какую-то отрешенность. Так, подумалось ей, должно быть, чувствуют себя католики после исповеди.

«Война кончится, – все звучали у нее в голове слова Тодди, – может быть, даже раньше, чем мы предполагаем».