Два часа. Какое-то движение в заднем конце зала, и все с облегчением поднялись на ноги. Наконец-то церемония началась. Немножко похоже на бракосочетание, подумала Джудит: море цветов, все расфранчены, матери обмахиваются листками с текстом гимна, вот-вот белым лебедем вплывет в зал невеста под руку со своим отцом. Так сильна была эта иллюзия, что, когда в проходе между рядами во главе небольшой процессии показался епископ, Джудит так н ждала, что сейчас грянет орган, наполняя зал величественными звуками какой-нибудь токкаты.
Но не было, разумеется, никакой невесты. Вместо нее на возвышении заняли свои места члены президиума. Епископ выступил вперед и произнес короткую молитву. Все уселись. Ритуал пошел своим чередом.
Речи. (Председатель правления что-то вяло бубнил, тянул резину, казалось, он никогда не закончит, а вот речь мисс Катто была живой, короткой и местами даже забавной — несколько раз по залу прокатывался добродушный стихийный смех.)
Вручение наград. Джудит надеялась, что ей дадут грамоту как лучшей по английскому среди выпусниц, — и получила. А потом ее вызвали получать награду за отличные успехи по истории — приятный сюрприз. Оставался заветный кубок святой Урсулы.
Джудит уже одолевала зевота. Она прекрасно знала, кто получит кубок — примерная Фреда Робертс, которая вечно подлизывалась ко всем учительницам.
— Данная награда, — звонким голосам объявила мисс Катто, — ежегодно вручается выпускнице, которая, по мнению большинства преподавателей, больше всего дала школе. Имеются в виду не учебные успехи, а три ценнейших качества, три ключевых «о»: одаренность, ответственность, обаяние. И победителем этого года становится… Джудит Данбар.
Джудит только рот разинула, не смея поверить собственным ушам. Кто-то из соседей толкнул ее в бок, и она зашагала на негнущихся ногах получать престижную награду.
— Молодец! — поздравила ее с сияющей улыбкой леди Бизли. Джудит приняла кубок, сделала неуклюжий книксен и под гром аплодисментов вернулась на место, пылая, точно маков цвет.
Потом пришла очередь школьного гимна. Учительница музыки, давно уже сидевшая наготове за фортепиано, ударила по клавишам, весь зал встал, и разом грянувшие восемь сотен глоток чуть не обрушили потолок.
Музыка всегда волновала душу Джудит, вызывая смешанное ощущение печали и радости. Завершалась целая эпоха в ее жизни, и она знала, что отныне знакомые слова великой поэмы Беньяна[45] навсегда соединятся в ее памяти с этим мгновением: жаркий солнечный день, цветочный аромат, слаженный хор голосов. Она не могла понять, что вдруг захлестнуло ее существо — счастье или печаль?
Нет, все-таки счастье. Джудит была счастлива. Со всей энергией юности ее дух воспарил ввысь. И еще одна радостная мысль пришла во время пения ей в голову: теперь, с кубком в кармане, она могла рассчитывать на автомобиль еще до того, как они с Лавди отправятся на каникулы в Порткеррис. Они поедут вместе на ее новой машине. Две подруги, покончившие со школой. Взрослые люди.
Выпускной вечер позади, все разъехались, классы и спальни опустели. Осталась одна только Джудит, она сидела на кровати и разбирала содержимое своей сумочки, дожидаясь, когда же наступит шесть часов — на это время мисс Катто назначила ей прощальную встречу у себя в кабинете. Багаж Джудит, включая огромный потрепанный чемодан, уже отправился к Кэри-Льюисам в багажнике «даймлера» полковника, мистер Бейнс вызвался приехать и отвезти Джудит в Нанчерроу, после того как ее отпустит мисс Катто, и это давало прекрасную возможность снова поговорить с ним о собственной машине.
Закончив возиться с сумочкой, она прошлась по спальне и выглянула из открытого окна. Увидела пустые газоны, спускающиеся к теннисным кортам и живой изгороди. От праздничного чаепития не осталось никаких следов, кроме притоптанной травы; легшие на нее тени стали удлиняться. Джудит вспомнился день, когда она увидела школу в первый раз, приехав с матерью на маленькую тайную разведку. С какой молниеносной быстротой промелькнули эти четыре года… Хотя в каком-то смысле с того далекого дня словно прошла целая жизнь.
Без пяти шесть. Пора идти. Она отвернулась от окна, взяла сумочку и направилась вниз. Широкая лестница была пустынна, повсюду стояла странная, непривычная тишина. Ни гомона голосов, ни звонков, ни монотонного бренчания гамм, доносящихся из музыкального класса.