Возвращение Фабрицио

И вновь Дон Фабрицио посмотрел в телескоп. В последних лучах заходящего солнца мир был ярким, сияющим. Вдоль реки шел Родольфо со скелетом за спиной — и вдруг снова Родольфо, но еще совсем юный. Как я могу это увидеть? Каким образом этот прибор позволяет мне видеть такое? Он опять увидел Родольфо, на этот раз лежащего в зарослях прибрежного тростника, недвижного, словно мертвый. И еще он видел, как отъезжает повозка.

— Послушай, Омеро. Есть в этом приборе что-то совершенно необычное. Честно сказать, не знаю, что я вижу: прошлое, настоящее или будущее. Или, возможно, все это одновременно. Иди, взгляни еще раз. — Священник протянул телескоп, Омеро взял его. — Не бойся. — Маленький человечек посмотрел в трубу. — Что ты видишь?

— Представление на площади вот-вот начнется.

Опустилась тьма с льдистыми брызгами звезд, но комета не появлялась. Ночь тянулась, они продолжали ждать, Фабрицио терпеливо, Омеро с растущим раздражением.

— Где она? Скоро петух запоет, а я так ничего и не видел. Где эта окаянная комета? Прилетит она или нет?

— Терпение. — Фабрицио осмотрел небо через телескоп. — В любом случае ночь выдалась восхитительная. Взгляни на эти звезды — они были здесь задолго до нас и долго будут после того, как нас не станет…

Омеро зевнул:

— Мне нужно поспать.

Слуга уютно устроился у внутренней стены башни. Вскоре Фабрицио услышал его храп.

Сам он смотрел на небо и ждал.

И наконец комета появилась. В еще не рассеявшемся мраке, на рассвете дня святого Феликса, малоизвестного отшельника из Пистойи, священник благополучно разбудил Омеро. Теперь они вдвоем смотрели на комету, медленно сплетающую между собой созвездия, начиная с Близнецов, и летящую дальше, на юго-восток, на свидание с Девой.

Красота небесного зрелища рассеяла страхи Омеро, они с Фабрицио замерли в восхищении.

Внезапно Фабрицио опустил взгляд на площадь.

— Ты что-нибудь слышишь?

Омеро вгляделся в даль.

— Уже почти утро. Может быть, привратники отворяют ворота.

— Нет. Это что-то другое. Экипаж?

Фабрицио поднял телескоп. В зеркальном свечении, какое бывает перед рассветом, он увидел карету, запряженную четверкой лошадей. Она вырвалась из черного зева улицы, прогрохотала по площади и остановилась. Одна из лошадей вздрагивала и мотала головой.

Лак, покрывавший карету, был таким черным, что блестел, отражая часы на фасаде башни. Фабрицио и Омеро смотрели, как дверь кареты распахнулась, показалась круглая черная шляпа и на землю ступил клирик в черной сутане. Священник стоял прямо, оглядывая площадь. Сама его степенная поза многое говорила об этом человеке — основательный, важный, полный достоинства. Даже издалека Фабрицио мог со сверхъестественной ясностью видеть его лицо. В проницательных глазах мужчины светился мрачный ум.

— Иезуит, — прошептал Фабрицио.

Глава 2

Людям нравилось судачить о чудесах Фабрицио Камбьяти. Они делали жизнь ярче, освещали будни. Рассказывали, что левая рука его сверкала, испуская лучи света, что свечи в церкви загорались сами собой, когда он шел мимо. Утверждали, что однажды, когда падре молился в соборе, Иисус сошел с креста и взял его за руку. Только четверо сильных мужчин смогли ослабить рукопожатие Спасителя. Верующие рассказывали десятки случаев о том, как выздоровели, попросив Камбьяти об исцелении. Город жил в невероятной благодати: исцеления превзошли числом недуги.

Адвокат дьявола объявляет о своей миссии

1758, Кремона

Спустя три четверти века после кончины Фабрицио Камбьяти я, Микеле Аркенти, адвокат дьявола, прибыл в Кремону, чтобы изучить жизнь этого кандидата на причисление к лику святых. Когда черная карета, влекомая четверкой резвых лошадей, мчалась по равнинам Ломбардии под бескрайним небосводом, он был чист, как вода в горном озере, но это не могло длиться бесконечно. Бот она, густая мгла, уже ползет от края горизонта.

Я оставил Рим, змеиное гнездо интриг и заговоров, укрытым тучей. Теперь, похоже, та же самая туча движется следом за мной. В воздухе Вечного города ощущалось нечто, чему я затруднился бы дать определение, — какая-то доселе невиданная, густая злоба. От нее во рту ощущался неотвязный привкус крови. Такая обстановка влияла на мое душевное здоровье. Собственная жизнь показалась пустой, начала прямо-таки смердеть пустотой. Не знаю, когда это началось, но туча, накрывшая Ватикан, накрывала и меня. Казалось, она проникала мне в душу и в сердце, прижимала к земле.