Возвращение к истокам (СИ)

Усталость сковывала. Лишала желания выяснять то, что необходимо было выяснить давно. И я пыталась бороться с ней ерзаньем и невесть откуда взявшимся раздражением.

Если он так хочет наказать меня, почему медлит? Почему так долго ждал? Все эти месяцы, когда я, раздавленная собственной виной, ютилась тут, в пыли и забвении. Когда Алиса прикасалась к нему, а он… он…

Я всхлипнула и подняла на Эрика глаза.

— Для наказания не стоило выжидать так долго…

— Вот как?

И снова он рядом, близко. Аромат одеколона приятно щекочет ноздри, будоражит. Широкая ладонь в нескольких сантиметрах от моей — так и тянет коснуться, ведь, скорее всего, в последний раз.

— Есть несколько вариантов. Муж отрекается от жены, но она остается в племени. По факту никто из скади не посмеет больше поддержать тебя, даже слово лишнее сказать побоятся. Ты станешь тенью, которой запрещено будет почти все, в том числе, воспитывать собственного ребенка. Второй вариант — тебя изгоняют еще и из племени, и ты остаешься одна. Но ты в курсе, что печать мужа с жилы жены стереть может лишь смерть. Ты не сможешь венчаться никогда, тебя не примет ни один вождь без моего на то согласия. Ты никогда не увидишь сына…

— Это все… варианты? — хрипло спросила я. Почувствовала себя подсудимым, которому вот-вот вынесут приговор. Приговор будет страшен, отменить его нельзя — можно только отсрочить. И выбрать себе наказание.

— Не все.

Голос Эрика не смягчился. И весь он напрягся как-то, подался вперед, его лицо оказалось напротив моего — и страшно, и глаз не отвести. Легкий карамельный аромат, жар тела, который я всегда ощущала даже на расстоянии, внимание — я ведь уже отвыкла, и сейчас не знаю, что с этим делать.

— Есть еще один. Тринадцать ударов кнутом, Полина. При изготовлении в него специально вплетают тонкую проволоку, а конец венчают металлическим шариком — для усиления… ощущений. Виновную предают наказанию на глазах у всего племени. После этого ее спина заживает месяцами, и на всю жизнь на ней остаются уродливые шрамы, которые не дают забыть о предательстве. Это клеймо, пророчица. Метка. Тринадцать лиловых полос. Выдержишь это… для меня?

Тишина после этого оглушила. Шум собственного дыхания, отголоски пульса в ушах, шорох покрывала под пальцами Эрика — злость выплеснулась не только словами, тело отреагировало рефлексом, и мне показалось, Эрик мысленно уже сжимает рукоять упомянутого орудия пытки.

Я замерла, застыла от ужаса. Представила себе: крюк под потолком, витую веревку, стянувшую запястья, холодок по обнаженной спине. В последний раз глаза в глаза. И свист приближающегося к коже кнута.

А ведь Эрик не шутит. Уверена, он тоже представлял: и меня в качестве наказуемой, и скади, столпившихся вокруг, мнущихся, отводящих взгляды, и момент, когда дикое желание отплатить, выпустить боль становится непреодолимым. Вопрос этот — не риторический, и я должна ответить, смогу ли… сумею ли принять, чтобы доказать…

Что? Любовь так не доказывают! Любовь не включает в себя наказаний.

Открываю рот, чтобы возмутиться, высказать, но оттуда, вопреки желанию, выдохом вырывается короткое:

— Да.

Молчание и… Это сказала я?! Действительно я, или у меня раздвоение личности? Возможно, во мне живет тот, кто жаждет, стремится к наказанию? Впрочем, отступать и отказываться от своих слов — дурной тон.

— Если тебе от этого станет легче, то…

Эрик дослушивать не стал — резко поднялся и вышел, оставив меня один на один с окончанием предложения.

— …накажи.

Куда он пошел? Быть может, доставать из чулана кнут — тот самый, тяжелый, с металлическим шариком? Плевать! Пусть идет.

Я потянулась к тумбочке и достала ритуальный нож Херсира. Вытащила из ножен, погладила острие. Красивый. Рукоять исписана рунами, и вязь эта хранила заклинания — древние, опасные. Пока на клинке нет крови, он спит. Но внутри клокочет, живет, дышит почти бесконтрольная сила.

Кто его сделал и для кого? Наверное, Херсир мог бы ответить, но он ушел, оставив меня наедине со своей игрушкой.

— Так, все, хватит страдать! — приказала я себе и встала.

Душ, расческа и чистые джинсы поднимают настроение на раз. Вечером, пожалуй, устрою себе еще один забег. И завтра. Если конечно, смогу. Если Эрик действительно не…

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Сунула подарок обратно в тумбочку, подошла к окну, за которым серело небо, постепенно проявляя очертания деревьев в саду. Рассвет.

Весна скоро, воздух пахнет уже иначе, и птицы поют по утрам. Жаль, что тут нет балкона, чтобы выйти, вдохнуть полной грудью, понять, что я выжила.

Жива!

Дверь распахнулась настолько резко, что я вздрогнула. Развернулась, прикрывая спину от возможного нападения. Нервы эта ночь расшатала сильно, сон усталость не снял, а лишь приглушил. Руки тряслись, и за это я себя почти ненавидела. За страх. За невозможность собраться. За чертовы сомнения, за вину, что сжирала изнутри. За нежелание исполнять волю Барта. Ведь я… Кто я? Обычный сольвейг, которого не заметили в детстве, не воспитали по законам других сольвейгов. Одиночка, прибившаяся к стае.