Возвращение к людям

Чер и Ульдэ целыми днями пропадали на охоте. Салли и Туча готовили на всех, если им удавалось вернуться с добычей. Впрочем, они оба были настолько искусны, что на отсутствие свежего мяса жаловаться не приходилось. Теперь наше поселение стало напоминать почти правильный квадрат, три стены которого были сооружены руками человека, а четвёртая — представляла собой почти отвесную скалу. Подобраться к нам незаметно было невозможно. Мы оставили только один вход и всегда закрывали его воротами, которые Бен умудрился повесить на ременные петли, несмотря на их немалый вес. Их запирали на ночь бревном. В скале, где было углубление для сторожевого, расширили площадку — теперь там могло находиться сразу два человека. Там лежал запас стрел и дротиков, и, будучи практически недоступными для врага, сторожевые могли в упор обстреливать любого атакующего.

Все очень устали. Места внутри лагеря было много, и мы, несмотря на вновь прибывших людей, размещались без стеснения. Тратив все свое время на постройку оборонительной стены, мы не заботились о самих жилищах, продолжая спать на голой земле. Два раза Туча жаловалась на ломоту в костях, и на третий, оборвав старуху на полуслове, я объявил:

— Хватит! Сегодня всем отдых. Пойдём на речку. Мыться, стираться, отдыхать

— в конце концов. Ужин — из припасов. Все.

Измученные тяжелым трудом, все с радостью согласились.

Мы сидели возле Наты. Я и Элина. День заканчивался… Двое — Салли и Бен — находились в наблюдательном пункте, в скале, и дежурили, наблюдая за всеми подступами к укреплению. Я ввёл такой порядок сразу, как только мы подняли стены. Никто, даже очень искусный, не смог бы пробраться к нам: со скалы вся округа просматривалась, как на ладони. Сторожили по двое — так легче было не уснуть, коротая время в разговорах.

Мы молчали. Ната совсем перестала есть и, лишь изредка, еле шевеля губами, просила воды. Тогда я или Элина смачивали ей губы, выжимая несколько капель в рот. Ната была в постоянном забытьи, а когда приходила в себя, никого не узнавала. Её лицо осунулось, нос заострился, а желтизна, появившаяся на коже, неровными пятнами распространилась по всему телу.

Глаза девушки сильно запали, и в них постоянно присутствовала боль… Элина, опухшая от рыданий, бессильно роняла мне голову на колени, и мы взглядами спрашивали друг друга — неужели это всё? Ната, девочка моя, милая, родная Ната! Так больно мне уже давно не было… Мне приходилось покидать её — заботы по устройству лагеря, ежедневная охота или рыбалка, сбор плодов в лесу — всё требовало моего внимания и моего присутствия.

Люди очень быстро привыкли к тому, что теперь есть кто-то, кто должен принять на себя часть их груза, и порой это было совсем не то, что мне хотелось бы решать. Сова предупреждал меня — привыкать к роли вождя труднее всего будет мне самому… А вечерами, бросив все, я склонялся над измученным телом Наты и, взяв её узкую ладошку в свою, часами гладил и целовал её пальцы. Элина, чуть ли не силой, заставляла меня проглотить что ни будь. Тоже приходилось делать и мне — Огненная красавица совсем похудела и пошатывалась от усталости. Вернувшийся из прерий Док, был мрачен. Он не знал, как облегчить нескончаемые муки нашей девочки. Иногда я на руках выносил её на свежий воздух, надеясь на то, что дуновения свежего ветерка, унесут с собой хоть часть её страданий… За всё это время, мы с Элиной только раз были вместе, как муж и жена, и впервые, это происходило так, словно мы оба исполняли какую-то обязанность по отношению друг к другу… Ната, которая на первых порах чувствовала себя лучше, сама заставила нас лечь и с улыбкой наблюдала за нами, уверяя, что теперь непременно поправится, чтобы Линка не отняла у меня всю мужскую силу. Но она не поправлялась… Каждый день, каждая ночь все более ухудшали ее состояние, и все чернее лицом становился я сам. Ната, маленький человечек, встретившийся мне в самые мрачные дни всемирного кошмара, ставшая смыслом этой жизни — она уходила… И я был бессилен, что-либо изменить.

На вершине протяжно засвистел Бен. Кто-то, или что-то, приближалось к нашему укреплению. Я подхватил лук и колчан, которые мне протянула Элина, и выскочил из шалаша наружу. Тревога, поднятая сторожевыми, мгновенно собрала во внутреннем дворе всех, способных держать оружие, а иных у нас, кроме Тучи да мальчика, и не было… Элина вышла следом, подвешивая к поясу мешочек с камнями. Я жестом велел ей вернуться. Девушка вскинула голову и отрицательно покачала ею.

— Ты хочешь оставить меня совсем одного?

— Дар… Я не могу так! — она взмолилась. — Мне невыносимо смотреть на нее, невыносимо сидеть и быть не в силах ничем помочь!

— Элина… Линочка, я прошу тебя! Кто-то должен быть с ней, если… Если она покинет нас именно сейчас. Я не могу остаться — я вождь. Люди ждут меня! Хотя бы ты…

Она понурила голову и, ни слова ни говоря, вернулась обратно в шалаш. Мне меньше всего хотелось сейчас быть вождём… Мы поднялись на стены и встали возле бойниц, вглядываясь в вечерние сумерки. Бен, спустившийся сверху, шепнул мне: