Возвращение к себе

Попадались и крестоносцы, но ни одного знакомого лица Роберт не разглядел.

Никосию окружала стена древняя как сама эта земля. Она походила на стену в Эль Кайре, только в высоту была поменьше. Тафлар, помнится, говорил, что ту, египетскую построили тысячу лет назад. Здешняя была покрыта такой же серой грязью, за многие века спаявшей камни в крепчайший монолит.

К раскрытым о полуденную пору воротам стояла очередь из повозок. Пешие одиночки проходили отдельно, в небольшую калитку. За вход с каждого взимали медяшку.

Монета перекочевала из робертова кошеля в широкую как половник ладонь стражника.

Длинный, темный коридор открывался в нестерпимо сияющий солнечный никоссийский полдень.

Пестрый, дико галдящий на разных языках, водоворот принял пропыленного путника в свои объятия. Вспомнился въезд в столицу Египетского халифата. Там Роберт двигался верхом, осматриваясь из-за спин стражников. Здесь перед глазами все время мелькали лица: бледные, смуглые, желтые, совсем черные. Навалились запахи: пот, гнилые фрукты, вонь экскрементов, чесночный дух, перемежающийся волнами приторных благовоний, которые тут же перебивала кислая винная отрыжка.

Франк продирался через этот пахучий муравейник наугад, без всякого направления, на мгновение даже позабыв, зачем здесь оказался; шел расталкивая и обходя; пробирался вдоль стенок и прилавков; одной рукой придерживал ножны, другой кошель на поясе (его содержимым поинтересовались уже не раз и не два). Подгоняя, колотила в спину сумка.

Наконец шум и толкотня остались позади, Роберт вывалился в узкую тихую улочку. С торжища сюда доносились отдельные особо визгливые голоса да пронзительные звуки непонятного происхождения. Убитое до каменной плотности, пространство между домами по верху перекрывали деревянные галерейки, перекинутые с одной стороны улицы на другую. На перилах и веревках сушилась одежда. Кое-где из-за стен высовывала зеленые усы виноградная лоза. Дома теснились, создавая ощущение каменной толчеи. У одного такого, стиснутого соседями дома, привалясь к стене, стоял грек в широких коричневых штанах, распахнутой на груди красной рубахе и красной феске.

- Не желает ли путник остановится на ночлег? Ужин и лавка в общей комнате - четыре динария, - и с сомнением оглядев запыленную одежду, - отдельная комната и стол - десять динариев.

Последние слова прозвучали, впрочем, без всякой надежды.

- Я, может быть, воспользуюсь твоим гостеприимством, - откликнулся Роберт по-гречески.

- Только укажи сначала, где тут, в городе стоят крестоносцы.

- А везде. Тебе какие нужны? франки, лотаринги, норманны, германцы?

Семь лет назад местные всех европейцев называли франками. Различать, что ли, научились?

- Франки.

- Пойдешь по нашей улице до горшечников, от них свернешь налево и вверх, на холм, - равнодушно объяснял грек, потерявший всякий интерес к путнику.

Поплутав, - объяснение оказалось далеко не исчерпывающим, - Роберт по невероятно загаженной улочке-щели выбрался на возвышенность. Здесь дома стояли свободнее, кое-где за заборами робко зеленели одинокие деревца. Чем дальше от торговой площади, тем больше становилось зелени. Улицы были шире и чище.

В тихом квартале он отыскал нужное поместье. Дома видно не было, его закрывали забор и сад. В калитку, рядом с воротами пришлось долго стучать. Наконец в крохотное оконце выглянула угрюмая бородатая физиономия.

- Чего надо? - спросил обладатель лохматой рожи на лангедоке.

- Барон Больстадский, барон Геннегау, Соль Альбомар здесь остановились?

- А кто ты такой, чтобы я тебе отвечал? - с ленивой издевкой спросил страж.

- Они меня ждут.

- Никого они не ждут. А кого ждут - не тебе, голодранцу, чета. - Охранник, похоже, развлекался. Доконали беднягу жара и мухи.

Мешала решетка, а так бы Роберт аккуратно впечатал свой кулак в наглую рожу соотечественника. Но для того она и поставлена… решетка, конечно, не рожа.

- Иди и передай, тем, кого я назвал, что их спрашивает Роберт.

- Какой?

- Никакой. Так и передай Никакой Роберт. - Бывший граф Парижский сдерживался из последних сил.

- Шел бы, ты, Никакой, своей дорогой!

- Эй, Фарон, кто там? - прогремел за спиной стража до боли знакомый хриплый бас.

- Хаген! - оставалось надеяться, что тот не покинул пределы слышимости. - Хаген, это - я, Роберт!

Озадаченная таким нахальством побродяжки, рыжая физиономия еще несколько мгновений отсвечивала за решеткой, а потом с подвизгом взмыла куда-то вверх. На ее месте мелькнули сапоги. Лязгнул засов, дверь затряслась. Хаген так спешил, что погнул железный штырь, запирающий калитку. Засов перекосило. Нещадно ругаясь, великан со всего маху шарахнул в дверь плечом, на что та жалобно застонала, но не поддалась. Из сада уже доносились возбужденные голоса. На шум сбегались обитатели имения.

- Хаген, ты чего расшумелся? А с Фароном что? - Соль.

- На нас напали, или мы нападаем? - Лерн.

- Погоди, господин Хаген, подмогну, - Гарет.

- Гарет! - позвал Роберт, притиснувшись вплотную к решетке. - Ты живой?

- А-а-а! Отойди, Хаген. Я ее сейчас вышибу!