Возвращение к себе

- Не просто знакомы! В юности мы провели вместе несколько лет у графа Стефана в Блуа. Меня уже посвятили, Филипп был одно время у меня оруженосцем. Вместе ходили в Нант, когда там возникла распря. Потом он уехал к себе на север. Я слышал - Филипп примкнул к крестоносцам, но увидеться в Святой земле не пришлось…

Странно, что общительный, веселый Барн не вышел поздороваться.

- Он очень плох, - отозвался хозяин на невысказанный вопрос.

- Рана?

- Да. Перерублены ребра. В Яффе его лечили, умереть не дали, но и только. Было безумием пускаться в путь в таком состоянии. Однако Барн заставил своих людей нанять корабли и перенести его туда. Уже в Фамагусте его беспамятного снесли на берег. Счастье, что я тогда оказался в городе и узнал Филиппа. В вертепе, где собрались изгои и вероотступники со всей земли, ему не удалось бы прожить и двух дней.

- Да уж, - подтвердил Хаген, - там и здоровому-то - труба, а уж хворому…

- Мы промываем ему рану. Трав я не знаю - не лекарь. То-то обрадовался, когда увидел графа Альбомара. Только боюсь, уже и он не поможет.

Едва сбросив кольчуги, даже не поев с дороги, Соль и Роберт поспешили на другой конец дома, где в маленькой комнатке лежал Филипп. Тюфяк из морской травы на возвышении, а на нем - тот, в ком Роберт никогда бы не признал своего друга.

Череп обтянула серая влажная кожа. Под сомкнутыми веками подрагивали глазные яблоки. Роберта обдало жутью. Показалось, умирающий пытается разглядеть их из потусторонней тьмы.

Тут ни Соль, ни даже Абу Тахар, случись ему присутствовать, не смогли бы помочь.

Филипп умирал. Несмотря на распахнутое окно, в комнате стоял запах разлагающегося трупа. Соль, все равно подошел, наклонился и откинул в сторону покрывало. Филипп часто-часто дышал. Кожа между ребрами западала. Осмотрев текущую гноем повязку, Альбомар вернул покрывало на место. Он молчал. Какие тут могли быть слова?

В углу зашевелилась служанка, приставленная смотреть за больным. Лицо женщины до глаз закрывала плотная повязка, и Роберт не упрекнул бы ее в брезгливости.

Женщина подошла к Филиппу, отерла влажной тряпицей лицо, смочила сухие губы. На мгновение хрипы и бульканье в груди раненого прекратились, он слизнул капли влаги.

- Филипп, - позвал Роберт. - Ты меня слышишь? Это - я, граф Парижский.

Веки дрогнули. Умирающий попытался их приподнять. Это удалось не сразу. А когда удалось… Из-под век показались тускло серые лихорадочно блестящие глаза. Плохо, что взгляд был вполне осмысленным, такую смерть лучше принимать в беспамятстве.

- Филипп, - вновь позвал Роберт, склонившись к самому лицу друга. - Ты меня узнаешь?

- Ты - Роберт, - отдыхая после каждого слова, выговорил Барн. - Ты давно умер. Я тоже умер?

- Нет. Ты - жив. И я - жив.

- Вот почему так больно, - Филипп остановился, переводя дух. Черты лица, между тем, несколько оживились, в глазах, мелькнула искра интереса:

- Пресвятая Дева сжалилась надо мной… послав тебя.

- Что нужно сделать? Не торопись, отдохни, потом скажешь.

- Пусть… пусть… все уйдут… кроме Готье, - речь Филиппа прервалась лающим кашлем, из горла полетели черные комки. Женщина, подбежала, легко перевернула костлявое невесомое тело набок. Роберт испугался, что друг захлебнется, но тот справился и, сплюнув кровь, продолжил:

- У меня дома… жена Анна и… сын… Роберт, отвези… Готье.

Бюссон подтвердил:

- Он говорит о поясе. В нем зашито золото - часть добычи. Половину он отправил в замок, а вторую вез с собой. Но отдал мне пояс и взял клятву, что я с верными людьми переправлю деньги его близким. Только в Фамагусте искать верных людей - что у змеи ног. Мне вас, рыцарь, в самом деле, послала Пресвятая Дева…

- Роберт… - хрип в груди Филиппа готов был вот-вот перейти в новый, возможно последний приступ кашля, - Роберт… прошу… защити…

На этом все кончилось. Толчок. Умирающий силился вдохнуть еще чуть-чуть, еще капельку такого сладкого воздуха. Но кашель рванулся изнутри лавиной. Ложе, покрывало, даже пол у лежанки залило кровью. Глаза плотно закрылись и движения под веками прекратилось навсегда.

Чем была эта смерть для опального, оболганного, чудом не сгинувшего в чужой стране Роберта? Последним, жутким эхом Палестины, или первой вехой на пути в после?

Конечно, он был подавлен смертью Филиппа. Но вместе с тем, она как бы отодвинула, чуть заслонила его собственные беды. Она обязывала.

Глава 5

- Едем, едем к черту в зубы, - ворчал Гарет, с утра настроенный на мрачный лад, - а слова толкового так ни кто и не сказал.

- Все! Прекрати! - как никогда жестко одернул его Роберт, понимая, тем не менее, что старик прав. Предложенный Робертом план никуда не годится. У остальных - не лучше.

Вначале он уговаривал спутников, остаться за пределами замка, даже на глаза не показываясь хозяевам. Но Гарет заявил, что одного его не отпустит, пусть лучше Роберт сам, своей рукой зарежет верного слугу. Спорить было бесполезно - уперся.

Лерн, наоборот, предложил не прятаться. В замок пойдет кто-то один, - совсем не обязательно Роберт, - остальные расположатся на виду, чтобы было понятно - за стенами у парламентера остались друзья.