Возвращение к жизни

Узким переулком, обходя завалы из кирпича и балок, перешли на другую улицу к старинному массивному дому с атлантами, подпиравшими тяжелые округлые балконы. Здесь и размещался штаб батальона. Райхельсон остановился.

— Смотри, — указал он на здание, стоявшее напротив, через улицу. — Видишь комнату на втором этаже? Третью от правого угла?

Как не видеть: весь дом — будто срезан по фасадной стороне. Передняя стена рухнула от разрыва авиационной бомбы и распахнула часть комнат. Они гляделись на улицу всем своим скарбом — шифоньерами, кроватями, столами, поваленными стульями, настенными ковриками, повисшими наискосок картинами.

В той обширной комнате-зале, на которую указывал замполит, в дальнем углу стоял, накренившись, черный рояль. С потолка свисал позолоченный рогатый остов люстры. Пол прогнулся в середине, балки, поддерживающие его, торчали концами наружу.

Перед домом, вспучив тротуар, зияла огромная воронка.

— Крепко садануло! Наши?

— Нет, сами же немцы. Позавчера ночью разгрузился их бомбовоз… Да я не об этом, — Игорь тронул меня за локоть. — Видишь слева от рояля, на тумбочке или столике белеет статуэтка?

— Вижу.

— Так вот, дивлюсь второй день: как она устояла, не грохнулась на пол? Или привинчена? Подойдем поближе.

Мы обогнули воронку, и только тут я разглядел, что статуэтка без рук.

— Да это же Венера Милосская!

— Ну и что? Венера или Психея. Я говорю как она устояла?

— Поднимемся, посмотрим.

— Брось чепухой заниматься, — нахмурил выгоревшие до желтизны брови замполит. — Да и рискованно: обвалится комната и погребет нас бесславно с нашей дурью.

Я знал: капитан Райхельсон — человек не робкого десятка. Он воевал смело, не раз поднимал батальон в атаку, водил бойцов в рукопашную. О его заслугах свидетельствовали два ордена Отечественной войны и медали. Просто он считал, что мое предложение — пустая блажь.

— Ладно, — говорю Игорю. — Схожу один.

Сердце подсказывало: статуэтка — не пошлая поделка, рассчитанная на обывательский вкус, каких тут навалом.

— Хорошо, — согласился капитан, поняв, что отговорить меня не удастся. — Только так: осторожно разведаем подступы к этой диве. Если лестница ненадежная, вернемся.

Мы зашли со двора в подъезд. Лестница оказалась неповрежденной, хотя и неприятно, расшатанно поскрипывала под нашими сапогами. Дверь в комнату заклинило. Игорь с размаху ударил по ней ногой, и она, крякнув, распахнулась.

Венера стояла на резной, красного дерева, тумбочке и смотрела на нас, чуть пригнув свою нежную лебединую шею. В ее полых глазах застыло не то удивление, не то высокомерная усмешка.

Райхельсон взял статуэтку с тумбочки, передал мне:

— Держи, казак! — и, сузив свои серые глаза, заметил: — А у тебя чутье. Чудесная штучка, хотя без рук…

О появлении в редакции Венеры узнали в политотделе, в штабе дивизии. К нам стали заходить офицеры — сначала в одиночку, а потом и группами. Одни искренне восхищались статуэткой, другие посмеивались над нами: «Вот чудаки-газетчики! Нашли себе забаву».

В Бреслау давали для фронтовиков концерт вахтанговцы. Двое артистов зашли к нам в редакцию. Тот что постарше, пытался уговорить меня отдать ему Венеру, даже предлагал деньги. Я устоял. Шедевр древнегреческого ваятеля Александра, хотя и в копии, был для меня бесценным трофеем. А деньги за время войны для фронтовиков как-то утратили цену! Мы их не видели: начфины переводили наше денежное содержание по аттестатам семьям.

Я разыскал небольшой чемоданчик и, когда мы переезжали с места на место, бережно упаковывал в него безрукую богиню, обернув ее тряпками и газетами.

Особенно настойчиво выманивал у меня Венеру Костя Гудков: предлагал за нее свои лучшие книги, собранные на фронтовых путях-перепутьях, даже те восемь томов «Литературной энциклопедии», что возил с собой с Днепра. Но все его попытки завладеть Милосской до поры до времени терпели неудачу.

Однажды, после войны уже, когда мы жили в небольшом селении под Бреслау в ожидании расформирования дивизии, Костя все-таки уломал меня.

— Ну, — подталкивал меня плечом Гудков, — сделай доброе дело. Тем более скоро мы расстанемся, и, может быть, навсегда. Бери энциклопедию на память. А Венера станет напоминать мне о тебе…

В груди у меня что-то защемило, оттаяло. И я сдался. Костя завладел Милосской и еще аккуратнее, чем я, упаковывал ее при переездах.

Мы двигались своим ходом, двумя редакционными машинами на Родину — через Силезию, через Польшу. Газета продолжала выходить для воинов сборной дивизии, подлежащих демобилизации.

На остановках Гудков вынимал из чемодана Венеру и ставил ее перед собой на стол у радиоприемника, записывая спецпередачи для газет.

Очень трясся капитан Гудков над Венерой и, однако, не уберег.

Приехали мы в польский городок — здесь намечался трехдневный отдых. Костя, как всегда, вынул Венеру из чемодана и… ахнул! У статуэтки отвалилась голова. Мы все горевали. И хозяйка-полячка ахала вместе с нами:

— Яка пенкна паненка! Ай-яй, згинела… — и стала упрашивать пана капитана оставить Венеру у нее. Гудков, досадливо махнув рукой, согласился.