Читаем Возвращение к звездам: фантастика и эвология полностью

Сейчас появляется много такого, что хочется запретить всевластно, строго и безоговорочно. Город пока еще невинно из угла заклеивается полупорнографичекой рекламой, видеозалы ориентируются на деньги, а не на возраст зрителей, телевидение резко охамело. Разновидности всевозможных травок, клеев и кактусов-кайфоловов выросли по экспоненте, где они все-таки «выращиваются»? Не хочешь — не ешь, не хочешь — не покупай, не хочешь — не смотри, не хочешь — не учись у странствующих гуру, набирающих манкуртов будущих силовых структур. Я не готова к этой свободе.

«Я хочу, чтобы приехал Жилин на танке и ввез Сикорски прямо в Совет министров, и был бы Белый Совет по всем правилам военного времени». Здорово, да! Это выдержка из гневной речи уже немолоденькой представительницы отмирающего КЛФ.

На обывательском уровне я с ней согласна, а на философском — нет. Но мне бы еще жить научиться на философском. Гэндальфы все вокруг какие-то серые…

Апрель 1985 года: «Проклятие власти»

Итак, Кольцо Всевластия следует уничтожить. Но, оказывается, молоты гномов, и пламя, и волшебство Гэндальфа бессильны перед его мощью. Лишь недра Огненной горы — сердце Мордора — способны расплавить Великое Кольцо. Но что делать сейчас, пока оно существует? Английский писатель придумывает великолепную символику Хранителей — литературное воплощение сложнейшей философской идеи.

«Помни, ты лишь Хранитель, а не Владелец, тебе доверено не владеть, а хранить». Можно назвать концепцию Толкина «властью без власти». Только через ее использование возможен, видимо, путь человечества к коммунизму.

Май 1998 года: «Власть проклятия»

Проблема состоит не в том, что новое строят из старого (больше его не из чего строить), а в том, что его лепят из старого. Рецепт построения всеобщего счастья прост. Возьмем мир. Вычеркнем из него:

деньги,

города и машины,

фашистов,

коммунистов,

евреев,

террористов, войны и насилие,

неравенство,

Льва Абалкина,

памятники «великому и простому»,

национал-социалистическую символику,

Тройку по рационализации и утилизации необъясненных явлений,

марксистско-ленинскую диалектику,

Рудольфа Сикорски,

ядерное оружие,

Кольцо Всевластия,

плановую экономику,

Моргота, Черного врага Мира,

финансовую олигархию,

Гэндальфа,

учебники Закона Божьего…

(нужное отметить, недостающее вписать), и сразу получим это самое «всеобщее счастье». Не получили? Значит, вычеркнули не то. Не беда, вычеркнем что-нибудь еще.

Но после каждого упрощения мир становится не лучше, а беднее и примитивнее. Конечно, можно настраивать оркестр, убирая из него инструменты и исполнителей. Но в какой-то момент оставшееся уже не будет оркестром.

Трудно принять, что без ТПРУНЯ или «обратной свастики» мир стал беднее и еще на шаг приблизился к своему концу, но, по-видимому, это так.

Сунь-Цзы, величайший стратег всех времен, сказал бы устами своего комментатора Ли Вэй Гуна:

«Хорошо уничтожить Кольцо Всевластия, но гораздо лучше сохранить его целым».

Письмо восьмое. Из 1987 в 1998 год

В моей жизни сейчас нет ничего собственного моего, кроме недописанной книги, этакой мифологической истории Англии. Я опасаюсь лишь того, о чем предупреждал Профессор, — создать Сильмарил и прикипеть к своему «чаду, чуду, чудовищу?» так, что все заботы мира останутся за рамками вложенной в продукт души. Хотя, какие у души могут быть рамки? Ты заметил, что Толкин рассматривает проклятие власти создателя-тирана, с одной стороны, и, с другой — власть творения над творцом? И история Гондолина и Сильмарилов… — не беда ли случилась с псевдопигмалионами, сумевшими включить свое творение в мир, но побоявшимися потерять собственность на него?

А свобода, говорят, есть ответственность…

Впрочем, я давно интересуюсь, как там у Вас существуют Сикорски и Бромберги? Выжили ли они?

Письмо девятое. Из 1998 в 1987 год

Ты, как всегда, подглядываешь за сутью. Третий — главный — смысловой слой толкинской «проповеди» начинается там, где «проклятие Власти» обращается в «проклятие Пигмалиона».

Творчество относится скорее к миссии, нежели к профессии. Любой человек, в жизни которого случались озарения, в глубине души понимает, что он был лишь орудием, одушевленным инструментом распаковки некоего, не им порожденного смысла. Не им порожденного, но им переданного. Это, кстати, тоже не малая историческая заслуга…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах
Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Представленная книга является хрестоматией к курсу «История новой ивритской литературы» для русскоязычных студентов. Она содержит переводы произведений, написанных на иврите, которые, как правило, следуют в соответствии с хронологией их выхода в свет. Небольшая часть произведений печатается также на языке подлинника, чтобы дать возможность тем, кто изучает иврит, почувствовать их первоначальное обаяние. Это позволяет использовать книгу и в рамках преподавания иврита продвинутым учащимся.Художественные произведения и статьи сопровождаются пояснениями слов и понятий, которые могут оказаться неизвестными русскоязычному читателю. В конце книги особо объясняются исторические реалии еврейской жизни и культуры, упоминаемые в произведениях более одного раза. Там же помещены именной указатель и библиография русских переводов ивритской художественной литературы.

Авраам Шлионский , Амир Гильбоа , Михаил Наумович Лазарев , Ури Цви Гринберг , Шмуэль-Йосеф Агнон

Языкознание, иностранные языки
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии