Может быть, нравственный подвиг этих людей заключался не в организации полета на Венеру или снабжении Амальтеи продовольствием в условиях «приближенных к боевым», а в том, что, будучи по условиям образования и воспитания, по реалиям своей жизни и особенностям личности предельно нетолерантными, они смогли — из чисто рассудочных соображений — построить и защитить систему взаимоотношений, основанных на терпимости.
Они создали довольно странный мир, и, может быть, причина неудач нашей прогрессорской деятельности, по крайней мере на Гиганде, лежит в том, что мы сегодняшние (или вчерашние — из XXII столетия) не сумели понять важнейшей особенности структуры раннего коммунизма, связанной с механизмом его создания, — как ответа на вызов Звезд.
Это был мир первопроходцев. По американской терминологии — фронтира. Вероятно, только сочетание абсолютной свободы познания, экспансии, риска, характерных для психологии фронтира, с социалистическим жестко централизованным, предельно несвободным управлением позволило пройти по «лезвию бритвы» и создать, скажем прямо, не имеющий аналогов феномен — галактическое коммунистическое человечество, столетиями поддерживающее индекс развития больше двух.
Еще в шестидесятые годы XX века И.Ефремовым был сформулирован закон неубывания социальной энтропии, определяемой через меру не реализованной на общественное или личное благо, но затраченной работы [45]
. По сути, закон этот постулировал неубывание меры страдания человека в замкнутом социуме [46].Но мир первого тома «Хроник…» был предельно незамкнут. Семантически, социально, энергетически. И начала социодинамики оказались к нему неприменимы.
Экспедиция «Хиуса» считалась удавшейся. В ней погибла треть экипажа, все остальные были ранены или больны. Десятки других экспедиций оканчивались гораздо хуже.
Развитие шло по Бисмарку: «железом и кровью». Ключевым в семантике познания было слово «риск».
Это приводило к весьма важным социальным результатам. В опытах с крысами, помещенными в исключительно благоприятную среду обитания, было доказано, что в любой популяции существует какой-то процент особей,
«Открытый мир» конца XX столетия давал этим людям возможность реализовать себя вне общества, но для общества. Космическая экспансия питалась их энергией, которая иначе осталась бы нереализованной, их кровью, их жизнями.
К 2011 г. («Стажеры») мир меняется, и меняются люди. Солнечная система освоена. «Хиус-Молния» ушел в Первую Звездную (2005 г., Владимир Ляхов[47]
). Атлантический пакт распущен, в Белом доме второй срок находится президент-коммунист. Общая гуманизация отношений приводит к совершенно новой формуле: «отныне никакие открытия не могут быть оплачены человеческой жизнью».Пока это скорее формула, нежели реальность. Мир все еще развивается через риск. Однако с разных концов системы все чаще раздаются тревожные «звоночки», сигнализирующие о неблагополучии. В результате принимается (как установлено Ричардсоном и Двайтом — на очень высоком уровне[48]
) решение о «Спецрейсе № 17».«Стажеры» — блистательная вещь, великолепно передающая реалии эпохи! Точность воспроизведения деталей просто поразительна. Даже бар «Микки-Маус», который большинство читателей воспринимает как чисто антуражный элемент, реально существовал в Мирза-Чарле, по крайней мере до тридцатых годов. («Старина Джойс» состряпал на старости лет мемуары, которые микроскопическим тиражом вышли в Нью-Йорке в 2043 г.[49]
.) Материалы главы «Эйномия. Смерть-планетчики», основанные на апокрифической рукописи М.А.Крутикова [50], которую долгое время считали образцом псевдоисторической подделки, наполненной анахронизмами, недавно нашли себе весьма печальное подтверждение [51]. Впрочем, мне не хочется касаться здесь этой трагической истории.«Стажеры», «Спецрейс № 17», 2011 г., интересны мне прежде всего, описаниями событий на Дионе.
Наступает пауза в экспансии. Звезды еще недосягаемы, Система уже перестала быть фронтиром. Романтику подвига сменила повседневная