«Вы начинаете новый этап, Андрей, и на мой взгляд — решающий этап. В известном смысле даже хорошо, что все получилось именно так. Рано или поздно все это с неизбежностью должно было произойти. Ведь экспедиция была обречена. Но вы могли бы погибнуть, так и не перейдя этого важного рубежа…»
Когда я первый раз прочитал «Град обреченный» (вернее, одну его главу, которая сейчас называется «Разрыв непрерывности», а тогда — «Экспедиция на север»), я был лет на семь младше Андрея Воронина-«мусорщика». Теперь я на те же семь лет старше господина «Советника» Воронина, а роман прочитан мною в девятый раз. И как и тогда, двадцать с, лишним лет назад, я ощущаю только одно — горькое, обидное непонимание. Девять прочтений открыли мне девять смысловых слоев текста, но, думаю, и последний из них почти так же далек от понимая авторского замысла, как и первый.
«…испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы…»
Сейчас, в 37 лет, я читал «Град обреченный» как роман о взрослении.
Общество — через родителей и школу — программирует Человека, чтобы вести с ним осмысленный диалог. Не все, конечно, доживают до конца этой стадии в Текущей Реальности, но многие доживают.
Им кажется, что они уже знают и умеют все. Они имеют ответы на все вопросы, имеют «хороший жизненный план» и вряд ли будут думать о чем-то другом. Даже верующие среди них — атеисты (потому что Господь живет в мире неразрешимых вопросов, а для них пока все вопросы разрешимы). Даже атеисты среди них — идолопоклонники, поскольку хочется во что-то верить, оправдывая свое — такое
— существование.А дальше начинается жизнь.
Мусорщик становится Следователем, и вот он уже допрашивает своего друга, а тот кричит ему: «Жандармская морда!».
«…Ты не был болваном. Ты был хуже. Ты был оболваненный, С тобой ведь по- человечески разговаривать было нельзя».
Еще один оборот делает жизнь, и Редактор городской газеты таскает передачи в тюрьму, а их однокашник по «коллегии» мусорщиков захватывает власть в Городе, расставляя повсюду виселицы, стреляя и убивая — «по делу», «на всякий случай», «по ошибке». И кажется, что теперь-то настал полный конец, что вынести этого нельзя, невозможно.
«Ты взрослеешь, Андрей. Медленно, но взрослеешь».
Воронин сильно меняется между второй частью и третьей. Идеалы заставили его предать, но и сами не выдержали предательства. Старые апостолы не были отброшены за ненадобностью. Просто сломались. «…И нашел, что они лжецы…»
Редактор воспринимает себя взрослым. Он уже не тщится «положить свой живот на подходящий алтарь», как Кэнси. Он вообще почти не реагирует на события. Шведская шлюха Сельма (которой мусорщик Воронин некогда втолковывал азы социалистической политграмоты) с вызовом говорит ему: «По-моему, это просто трусость — удирать сейчас из города».
Андрею все равно. Ему скучно.
На этой стадии существуют — не скажешь ведь «живут» — герои повести «Второе нашествие марсиан».
Что бы ни случилось в Мире Сотворенном, для них не происходит ничего. А если и нагрянут события, хорошие ли, страшные ли, обыватели неназванного Города встретят их
Аполлон навсегда обиделся на свои юношеские идеалы. Как многие в Мире Сотворенном. Есть такое
А мне кажется, что его можно только жалеть. Ведь ему придется умирать обиженным ребенком.
Новый поворот, и вот исполняется заветная мечта интеллигента: Воронин становится частью Власти. Да не какой-нибудь, а очень даже «хорошей». Диктатура посредственности над кретинами? Конечно, но, как правило, имеет место диктатура кретинов над посредственностями. В искусстве руководства Гейгер преуспел значительно больше среднестатистического президента. Не фашист, не убийца, не идиот… и действительно работает во благо большинства, как это ни странно.
Высокие материи, однако, окончательно развенчаны Ворониным. Теперь бывший комсомолец с восторгом играет в новую игру. «Он вдруг как-то очень явственно осознал, что вот он — советник, ответственный работник личной канцелярии президента, уважаемый человек, что у него есть жена, красивая женщина, и дом — богатый, полная чаша <…> Он был взрослым человеком <…> Не хватало только детей — все остальное у него было как у настоящих взрослых…»