Это место уже не было адом, но населяли его беглецы из ада, и монстры, и «бесы, невозбранно разгуливающие среди людей». Свобода, которую никто не мог и не хотел использовать, поскольку был приучен хотеть не за себя, а только за других. Свобода все-таки понятие чисто внутреннее, личное. Ее очень трудно отнять и еще труднее подарить другому. В результате бывшие обитатели ада с удовольствием, а чаще устало и по привычке мучили друг друга, зачем-то сваливая вину на государство, которое в подавляющем большинстве случаев было здесь, очевидно, ни при чем. Лучшие из них хотели вырвать сердце спрута и боялись, что для этого нужно чудо.
Им чудилось, что их призвали на новую войну. В Той Войне бессмысленно, бесполезно и безнадежно погибали за советское государство. В Этой дрались против него. Но так же бессмысленно, бесполезно и безнадежно. «Одна дорога и цель одна».
Для Никиты Воронцова замыкается время. Чудо. Save/Load — магия, самая сильная магия в компьютерной игре, увы, не встречающаяся в жизни. И оказавшаяся бесполезной.
У Кима Волошина и Стаса Красногорова — магия более изученная и даже воспетая поэтами. Возможность убить человека на расстоянии. Без усилий, риска, технических средств. Вне всякой зависимости от того, кто этот человек и как он защищен на физическом уровне.
Они выбирают разные дороги. Ким превращается в печального колдуна, убийцу, осознающего себя убийцей, человека с опустошенной душой. Станислав становится почти Президентом и, во всяком случае, Хозяином, оставаясь все тем же глубоко порядочным и ранимым человеком. Прикрытый не то адским своим талантом, не то Роком, не то Предназначением, не то Виконтом, он пытается создать новое общественное явление: власть порядочных и умных людей. И терпит поражение, как и всякий, кто решает задачу, не разобравшись толком в ее условиях.
Внешняя порядочность («порядочность для других») — это работа имиджмейкера, легко создается и ни малейшей ценности не представляет. Внутренняя порядочность, доминанта личности Станислава, есть потребность всегда и в любых обстоятельствах следовать своим собственным свободно выбранным принципам. Она действительно совершенно не желательна у человека, наделенного властью. Дело здесь вовсе не в том, что она невыгодна с точки зрения конкурентной борьбы. Просто самым внутренне порядочным политиком XX столетия был Адольф Гитлер. Он никогда не нарушал своих принципов, потому и погубил что-то около 50 миллионов человек. А самым непорядочным — Франклин Рузвельт, который прекрасно рассуждал о добре и зле, но в практической деятельности учитывал отнюдь не эти абстрактные категории, а конкретные интересы страны. Так что, может, оно и к лучшему, что Стасу не удалось… Политика — это, как известно, искусство возможного.
Оказалось, что не помогает ни магия, ни чудо, ни ненависть, ни доброта. Это приводит нас к выводу, что у данного спрута просто нет сердца.
«Шестидесятники» в своем воображении наделили свойствами личности то, что личностью не является. Нельзя ненавидеть Систему, потому что это то же самое, что ненавидеть горный обвал, извержение вулкана или закон всемирного тяготения. Нельзя воевать с Системой — это более бессмысленно, нежели воевать с дрейфом континентов. Нельзя продаться Системе: во-первых, она не подозревает о твоем существовании, а во- вторых, не знает слова «покупать». Голем мучил и убивал людей, шил им «политические дела», сажал в лагеря, отправлял «за бугор» и встречал их оттуда «под цинком» не потому, что являлся воплощением ада, и не потому, что был порождением ада и наследником владыки его. Голем был обычным кибернетическим устройством, нуждающимся не в ненависти (или любви), а в наладке и элементарном программировании. Он и сейчас в нем нуждается. По традиции.
Нельзя не согласиться с Эдиком Амперяном из «Ордена святого понедельника» Н. Ютанова: «Голем есть воплощенная система достижения поставленной цели». И все. Цели, и что гораздо более важно — граничные условия, для големов программируют люди. В меру своего разумения.
У «шестидесятников» не было Врага. Их никто не призывал на войну. Если они в чем- то и виноваты перед собой, страной или своими детьми, то лишь в том, что слишком часто воспринимали жизнь как борьбу. Александр Городницкий говорит осуждающе: «Мое конформистское поколение»; между тем упрека заслуживает, пожалуй, скорее, нонкомформизм шестидесятых: «Если хвалят тебя и тебе они рады, значит, что-то и где-то ты сделал не так».
Не было ни Этой Войны, ни поражения, и история не прекращала течение свое в 1968-м, или в 1973-м, или даже в 2001 году. Была лишь первая репетиция концерта «для одного голема и очень многих хороших людей».